Генерал-лейтенант Михаил Африканович Терентьев

Освоение Средней Азии Россией во второй половине XIX века было процессом трудным, и довольно продолжительным. Он сопровождался обострением международной обстановки, увеличением напряженности в отношениях с Великобританией, которая в любой попытке Петербурга продвинуться на юг усматривала для себя угрозу своим колониальным владениям, в первую очередь Индии. Проблемы азиатской политики были также на прицеле российской общественности и прессы, хотя в десятилетие после окончания Крымской войны в империи хватало вызывающих резонанс вопросов и дискуссионных перемен. Укрощая дикие архаичные ханства, чье процветание давно стало предметом , а существование поддерживалось во многом благодаря разбою и работорговле, России приходилось постоянно ощущать незримое британское присутствие в Азии.

Продвижение Российской империи в Азию было одним из компонентов холодной войны того времени, в которой ей противостояла наиболее могущественная держава Запада – Великобритания. Для столь непростого соперничества, где главную роль играли не ружья, пушки и броненосцы, а политики, дипломаты и журналисты, нужна была соответствующая идеологическая и научная платформа. Требовалось не только четко осознать, обозначить, объяснить и аргументировать русские интересы в Средней Азии, но и обрисовать враждебность Великобритании к России в этом и в других вопросах. Важным моментом также следовало считать подробное и тщательное документирование всех этапов освоения Средней Азии, историю этого процесса. Одним их таких людей, взваливших на свои плечи бремя не только военного, но и научного служения Отечеству, был выдающийся востоковед, ученый-лингвист, публицист и изобретатель, генерал-лейтенант Михаил Африканович Терентьев.

Карьера воина, ученого, лингвиста

Будущий востоковед и генерал родился 8 января 1837 г. в семье помещика из Воронежской губернии Африкана Яковлевича Терентьева. Отец был незаурядной личностью. Закончил Морской кадетский корпус в 1830 г., где и продолжил службу следующие пять лет. Получил довольно широкую известность многочисленными публикациями о развитии и ведении сельского хозяйства и истории и этнографии Воронежского края. Сын, Михаил Африканович, пошел по стопам отца, избрав военную карьеру, и поступил в Воронежский кадетский корпус. В 1853 г. перевелся уже в Константиновский кадетский корпус.

В финале царствования Николая I Россия вела неудачную для себя Крымскую войну. Как многие подобные ему юноши, Терентьев желает поскорей попасть на театр боевых действий. 18 ноября 1855 г. он был выпущен корнетом в 11-й Чугуевский уланский полк и в начале 1856 г. оказался, наконец, в Крыму. Героическая оборона Севастополя к этому времени уже закончилась, и армия союзников, утомленная огромными потерями, не решалась наступать вглубь полуострова. Обе стороны тревожили друг друга разведывательными рейдами и диверсиями, боевой порыв Наполеона III был исчерпан, и он все более склонялся к мирному соглашению с Россией. В марте 1856 г. состоялось подписание Парижского трактата, так что вскоре Чугуевский полк вернулся к местам постоянной дислокации. Гарнизонная служба проходила размеренно – в октябре 1860 г. Терентьев был произведен в поручики.

Будучи от природы одаренным человеком, Михаил Африканович имел тягу к знаниям и поэтому решил поступить в Николаевскую Академию Генерального Штаба, что успешно и осуществил в 1862 г. В 1864 году он закончил отдел восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел по арабскому и турецкому разряду. Находясь в Петербурге, проявлял интерес к научно-техническому творчеству. Среди его изобретений игольчатое ружье с полуметаллическим патроном и отражательная буссоль с вращающимися диоптрами. Впрочем, эти плоды изобретательства так и остались экспериментами и дальнейшего утверждения не получили.

Свое служение России Михаил Терентьев осуществит на совершенно ином поприще. Прослужив два года после выпуска при штабе Харьковского военного округа, Терентьев в июне 1867 г. был переведен в Западносибирский военный округ с предписанием «для занятий по части Генерального штаба». Вскоре получил назначение: помощника Аулиэатинского уездного начальника. Еще недавно крепость Аулие-Ата входила в состав Кокандского ханства, однако в 1864 г. была захвачена небольшим отрядом под командованием полковника М. И. Черняева. Знание языков, отличные лингвистические способности помогали Терентьеву изучать нравы и обычаи местного населения, что делало недавнего выпускника Академии весьма ценным офицером. Михаил Африканович был замечен генерал-губернатором Туркестана и поступил в его распоряжение.

Забот у Кауфмана хватало: в 1867 г. продолжалась начатая годом ранее война с Бухарой. Попытки договориться с эмиром по-хорошему ожидаемо не привели к успеху, и тогда наступило время силовых решений. Вместе с генерал-губернатором Кауфманом и находящимся под его командованием отрядом войск Михаил Терентьев предпринял участие в походе на Самарканд. Против 4 тыс. русских правитель Бухары сосредоточил по разным оценкам от 40 до 50 тыс. воинов, расположившись на Чупанатинских высотах у реки Зарафшан. Кауфман через парламентеров обратился к своему противнику, требуя отвести войска от переправы и предупреждая о том, что в противном случае его позиции будут взяты штурмом.

Ответа не последовало, и был отдан приказ об атаке – русская пехота почти по грудь в воде форсировала Зарафшан под огнем противника. Сапоги солдат оказались наполнены водой и, чтобы не тратить время на то, чтобы разуться и вылить воду, они становились на руки, а товарищи при этом трясли их за ноги. Бухарцы же восприняли подобное действо, как некий секретный русский ритуал, и в последующих столкновениях попытались его повторить. Естественно, никакого успеха противнику это не принесло. Перейдя на другой берег, русские взяли в штыки позиции бухарцев на Чупанатинских высотах. Не выдержав натиска, неприятель бежал, бросая для удобства ускользания . В качестве трофеев отряду Кауфмана досталось 21 орудие и много ружей. Собственные потери русских достигали не более 40 человек.

Стрелки Туркестанских линейных батальонов, фото 1872 г.

На следующий день 2 мая 1868 г. Самарканд открыл ворота. Оставив в городе небольшой гарнизон, Кауфман продолжил кампанию. После нейтрализации восстания в Самарканде и окончательного поражения на Зербулакских высотах эмир Музаффар вынужден был просить у России мира. Бухара признавала над собой верховенство Петербурга, лишалась части территории и выплачивала денежную контрибуцию. Впрочем, эмир Музаффар тоже имел определенные выгоды от заключенного соглашения. Теперь русское командование в случае чего было готово оказать ему военную помощь, за которой недавний противник и обратился к своим победителям уже в том же 1868 году.

В Каршинском бекстве русские войска по просьбе Музаффара разбили восставших против эмира мятежников, стремившихся возвести на престол его старшего сына, обещавшего продолжить войну с неверными. За активное участие в Бухарской кампании Михаил Терентьев был награжден орденом Святого Станислава с мечами 3-й степени. Не обошли его и иностранные награды: персидский шах удостоил Терентьева орденом Льва и Солнца 3-й степени. Персия, как и Россия, была заинтересована в стабильности в среднеазиатском регионе и также страдала от набегов многочисленных кочевых орд, в первую очередь хивинцев. Поэтому усмирение буйных ханств Российской империей воспринималось в Тегеране с пониманием.

18 августа 1869 г. Михаил Африканович Терентьев был произведен в ротмистры и направлен на службу чиновником по особым поручениям при начальнике Зеравшанского округа. Зеравшанский округ был образован из территорий, отошедших от Бухары согласно подписанному с ней мирному договору. Наиболее крупным городом в округе являлся Самарканд. Это было не провинциальное захолустье – фактически передовой рубеж России в Средней Азии, где ее интересы и политика уже вплотную сталкивались с амбициями, страхами и желаниями иной могущественной империи, у которой было свое видение практически на все проблемы во всех уголках земного шара.

Большая игра в Азии

В то время как в Петербурге и Тегеране с удовлетворением и спокойствием воспринимали деятельность Туркестанского генерал-губернатора Константина Петровича фон Кауфмана, иные силы смотрели на происходящее с нарастающей тревогой. Лондон считал себя практически монополистом в мировой гегемонии и законодателем модных направлений в политике. В Европе практически не осталось достойных конкурентов – Францию лихорадили периодические революции и перевороты, Австрия и Пруссия были слишком сосредоточенны на внутренних проблемах. И лишь далекая Россия маячила своей неясной громадностью на Востоке. После Венского конгресса былое союзничество, завязавшееся в войнах против Наполеона, начало стремительно таять, и Россия с Англией постепенно вернулись в русло традиционных отношений – конкуренции и соперничества.

Англичане толпились при дворе турецкого султана, путались под ногами в многострадальных балканских делах. Их коммерческие и не совсем коммерческие агенты сновали в Персии, проникая постепенно в глубины Центральной Азии. В Лондоне хорошо помнили инициативу Павла Петровича отправить отряд казаков под командованием Матвея Платова на завоевание Индии, за что и не только за это, плохо воспринимаемое на берегах Темзы, император и скончался от «апоплексического» удара.

Сипайское восстание в 1857–1859 гг., которое удалось подавить лишь с большим напряжением сил, показало англичанам, что их подспудные страхи о возможной утрате контроля над жемчужиной Британской короны не лишены основания. Более того, столь могучее выступление широких масс туземного населения выявило глубокую уязвимость и несовершенство всей британской политики в Индии. Восстание удалось залить кровью и засыпать свинцом, однако наиболее умные и проницательные головы полностью отдавали себе отчет, что хватит лишь компактного факела, чтобы полуостров Индостан заполыхал вновь. И, по мнению этих стратегически мыслящих джентльменов, огонь этого факела может зажечь в Индии русский солдат. Требовались меры, чтобы избежать столь ужасного развития ситуации. Для этого планировалось расширить зону британских владений и влияния на север от Индии, чтобы избавить наиболее ценную британскую колонию от русского дамоклова меча.

К северу от Индии лежал Афганистан, дикая горная страна, не терпящая пришельцев – даже если они пьют дорогой чай и цитируют наизусть Шекспира и зачитываются Диккенсом. Первая попытка попробовать на зуб афганские реалии относилась к 1838 г., задолго до Крымской войны и восстания сипаев. Главной причиной было то, что тогдашний местный эмир Дост-Мухаммед борющийся против племен, поддерживаемых англичанами, посмел попросить помощи не у кого-нибудь, а у русских. Через своих посланцев настойчивый эмир вышел на генерал-губернатора Оренбурга В. А. Перовского, а через него и на вышестоящие инстанции. Итогом переговоров стало отправление в Афганистан русской миссии во главе с поручиком Яном Виткевичем. Этот возмутительный факт переполнил глубину британского терпения, и англичане начали войну против Афганистана.

Потом у британцев были успехи, оказавшиеся поверхностными и временными, восстание в Кабуле, резонансное уничтожение отступающей из афганской столицы колонны генерала Эльфинстона и полный уход английских войск из страны в 1842 году. Первая попытка борьбы с призраком русского медведя, корчившего страшные рожи из-за заснеженных гималайских пиков, закончилась, как и любая другая попытка одолеть фантомную угрозу, – провалом. Сопутствующий ущерб составлял почти 20 тыс. убитых и пропавших без вести английских солдат, 24 миллиона фунтов стерлингов и появление опасного понимания, что белые тоже проигрывают. Следующие вехи экспансии Великобритании на север относятся уже ко второй половине XIX века, когда после подавления восстания сипаев у Лондона оказались развязаны руки.

В апреле 1863 г. была предпринята Амбелахская операция, когда пятитысячный британский отряд вторгся на афганскую территорию в ответ на многочисленные набеги. В конце концов, после ряда боестолкновений англичанам пришлось к концу года отступить в Пешавар. В 1869 г. после нескольких лет традиционных междоусобиц власть в Афганистане сконцентрировалась в руках эмира Шир-Али-хана, который начал централизовать государственное управление. Лорд Майо, тогдашний губернатор Британской Индии решил сделать Афганистан относительно лояльным дипломатическим путем – предоставить эмиру не отличающиеся особой четкостью гарантии, одарить располагающими к себе статусными подарками, а в обмен подчинить политику Афганистана воле Британской империи. В марте 1869 г. Шир-Али-хан и лорд Майо встретились на территории Индии для согласования возможной договоренности.

Шир-Али-хан в 1869 г.

Вначале афганский правитель набивал себе цену, перечисляя все реальные и мнимые обиды и претензии к английской стороне, но в конце концов принял в качестве подарка большую партию оружия и охотно дал согласие на ежегодную английскую финансовую субсидию. Шир-Али-хан в ответ потребовал гарантий со стороны лорда Майо, что Британия признает в качестве единственного наследника младшего сына Шира-Али Абдуллу-хана. Против этого губернатор категорически возражал, поскольку вся система политики Великобритании в колониях базировалась на противопоставлении правителей и их наследников, чтобы с легкостью проводить в подходящий момент нужные рокировки. Тем не менее лорд Майо дал согласие на невмешательство во внутреннюю политику Афганистана в обмен на согласование всей его внешней политики с британскими представителями.

Афганские дела стали предметом напряженного и длительного торга между дипломатическими ведомствами России и Англии. В том же 1869 г. в Гейдельберге состоялась встреча князя Горчакова и министра иностранных дел графа Кларендона. Английская сторона, выражая свою крайнюю озабоченность продвижением войск в Центральной Азии (одобрение Лондона после победы при Ватерлоо явно вызывало только продвижение английских войск), занятием Самарканда и вовлечением Бухарского эмирата в поле русского влияния. Масло в огонь подлил факт основания форта Красноводск на восточном побережье Каспийского моря, в котором англичане усматривали чуть ли не плацдарм для завоевания всей Центральной Азии.

Кларендон предложил Горчакову создать в Средней Азии нейтральную полосу между русскими и английскими владениями. Русский канцлер не возражал принципиально против рассмотрения подобной проблемы, однако обсуждение споткнулось о разные взгляды на границы Афганистана. Конкретнее, об области Вахан и Бадахшан, которые Петербург не считал подвластными афганскому эмиру. Споры об афганских границах затянулись почти на три года, однако к 1873 г. Россия готовилась провести военную операцию против Хивы, и для нее было бы кстати относительное спокойствие британской дипломатии и лондонской прессы, падкой на создание иллюзорных, зато облаченных в бурые медвежьи шкуры угроз. В январе 1873 г. Горчаков дал добро на признание областей Вахан и Бадахшан территорией афганского эмира.

В 1874 г. либеральный кабинет Гладстона сменила консервативная команда более решительно мыслящего Дизраэли. Новый премьер-министр был несколько огорчен тем, насколько мало, по его мнению, на глобусе мест, выкрашенных в цвета Великобритании, и поэтому считал нужным проводить колониальную экспансию везде, где только можно. Дизраэли твердо решил сократить количество независимых и полунезависимых государств по периметру британских владений – Афганистан тоже должен был стать очередным владением Британской империи. При этом Дизраэли не был лишен трезвого взгляда на международные отношения и не желал усиливать конфронтацию с Россией.

Чтобы нащупать платформу для возможного очередного геополитического соглашения с Петербургом, в мае 1875 г. министр иностранных дел в правительстве Дизраэли лорд Дерби сообщил Горчакову, что в связи с новыми веяниями в лондонских высоких кабинетах Англия отказывается от стратегии нейтральной полосы в Азии, а в отношении Афганистана будет теперь пользоваться полной свободой действий. Александр II, по-своему интерпретируя «свободу действий», дал санкцию на присоединение к России Кокандского ханства в 1876 г. В Лондоне поняли, что несколько поторопились, – русские спокойно присоединили территорию государства, которое формально должно быть нейтральным, находясь на линии разграничения. А вот труднодоступный Афганистан еще надо было, памятуя горький опыт войны 1838–1842 гг., завоевать.

Афганский правитель эмир Шир-Али-хан до поры до времени более-менее честно (с восточной точки зрения) отрабатывал английские вложения. Он вел враждебную России политику, где мог, вредил по мелочам, посылая своих агентов и потворствуя набегам в Среднюю Азию. Хоть, по английским меркам, эмир и был «нашим сукиным сыном», тем не менее держали его на коротком поводке. Англичане не упускали из своего внимания влиятельную афганскую знать, чтобы в случае чего обратить ее амбиции и властолюбие против Шир-Али-хана.

Эмир же в свою очередь, получая от белых сагибов деньги и оружие, вовсе не желал полного подчинения. Уже в 1873 г., добившись от русской стороны признания Вахана и Бадахшана территориями, подконтрольными афганскому эмиру, англичане со своей стороны потребовали от своего младшего «партнера» размещения британских эмиссаров в Кабуле. Памятуя о том, что там, где находится английское посольство или миссия, тут же начинаются интриги, шпионаж и интенсивная мышиная возня, эмир категорически отказал. В 1876 г. новый вице-король Индии лорд Эдуард Литтон потребовал допуска британских эмиссаров уже в гораздо более жесткой форме. Являясь членом команды Дизраэли, он всемерно воплощал новый политический курс, направленный на резкое сокращение количества компромиссных соглашений с туземными правителями. Шир-Али-хан ответил предсказуемым отказом.

Англо-афганская дружба стремительно остывала, и от нее стало все более явственно попахивать пороховой гарью. Переговоры в Пешаваре ни к чему не привели. Эмир и подозревать не мог, что все эти обращения вице-королей с заведомо не выполнимыми просьбами, затянувшийся бесплодный переговорный процесс – не более чем бутафория. Решение о войне с Афганистаном задолго до этих событий было принято в кабинетах на берегах далекой Темзы. В 1877 г. англичане ввели эмбарго на поставку в Афганистан оружия, к его границам начали стягиваться войска. Осознав теперь в полной мере, какой приятный сюрприз готовят ему британские «друзья», и проявив завидную в трудном положении маневренность, Шир-Али-хан начал слать полные всяческих любезностей доброжелательные послания губернатору Туркестана фон Кауфману, утверждая, что он, хан, всегда был за дружбу и добрососедские отношения с Россией – просто английский шайтан попутал.

Кауфман отвечал эмиру не менее любезно, полностью разделяя и одобряя внезапно охватившие афганского правителя чувства. В Кабул была послана дипломатическая миссия под командованием генерал-майора Н. Г. Столетова, которая и подписала с Шир-Али-ханом в августе 1878 г. дружественную конвенцию, в которой признавала его независимость. Необходимо отметить, что это событие произошло в разгар англо-русского кризиса на заключительном этапе войны с Турцией, когда русская армия уже находилась недалеко от Стамбула. В Средней Азии была сосредоточена армейская группировка численностью более 20 тыс. человек для возможной военной экспедиции в Индию. Дружественный нейтралитет афганского эмира в сложившейся обстановке был как никогда кстати, кроме того можно было рассчитывать на помощь со стороны горных племен, имеющих с англичанами старые счеты.

Однако в Петербурге приняли иное решение. Стамбул взят не был, на берегах Босфора не возведены береговые батареи, а туркестанские батальоны так и не сдвинулись с места. Большая Игра так и осталось бескомпромиссной, жесткой, зачастую подлой и вероломной – но игрой. И в запечатлении, описании и прямом участии в раундах русско-английского противостояния в Азии большая заслуга принадлежит Михаилу Африкановичу Терентьеву, военному и ученому.

Ученый-востоковед в погонах

В 1867 г. в Санкт-Петербурге за авторством Михаила Африкановича Терентьева издается «Толмач – спутник русских воинов для неизбежных расспросов и переговоров на языках: русском, турецком, сербском и греческом», ставший разговорником русской армии. В 1872 г. издается составленная им «Русская азбука для школ Средней Азии». Администрация Туркестана уделяла достаточное внимание повышению культурного уровня местного населения, не нарушая при этом традиционных обычаев. Кроме этого, Терентьев регулярно выпускает различные работы по ориенталистике, имеющие не только научную, но и военную ценность. Среднюю Азию населяют множество племен и народов, зачастую с разными традициями и мировоззрениями, поэтому для проходящих тут службу было необходимо иметь представление о местных условиях.

План части крепостной стены Хивы

Научной деятельностью Михаил Терентьев занимался в свободное от службы время. В 1870 г. он назначен помощником начальника Ходжентского уезда, в следующем 1871-м – на ту же должность, только уже в Чимкентском уезде. В том же 1871 году прикомандирован к штабу округа для различных работ. Под столь расплывчатой формулировкой на самом деле скрывалась кропотливая деятельность по подготовке и планированию военной операции против Хивы. Как признанный специалист по Туркестану, под руководством генерал-губернатора Туркестана Константина Петровича Кауфмана вместе с группой офицеров Терентьев принимал участие в разработке плана военной кампании. Важными вопросами являлись при этом проблемы взаимоотношений хивинского хана с различными племенными образованиями, внутренняя социальная обстановка этого государства и степень поддержки правителя в случае военных действий с Россией. По целому ряду причин, в первую очередь внешнеполитического характера, эта экспедиция состоялась только в 1873 г. и увенчалась полным успехом.

Уже после усмирения Хивы по поручению генерал-губернатора Кауфмана Терентьев приступил к созданию очерка о завоевании Россией Средней Азии. По ряду причин, в том числе из-за начавшейся русско-турецкой войны 1877–1878 гг. эта работа не была тогда завершена, и к ней автор вернется только после своей отставки. На базе собранного материала были изданы две фундаментальных труда: «Россия и Англия в борьбе за рынки» и «Россия и Англия в Средней Азии». В этих книгах подробно и беспристрастно описана история экономических, политических и дипломатических взаимоотношений между Российским государством и Великобританией, а также среднеазиатскими ханствами. В первой работе уделяется большое внимание экономической составляющей русской политики в Средней Азии, перспективам развития торговли и рынков сбыта. Во второй рассказывается об основных вехах и этапах продвижения России в Сибирь и Азию, приводится политическое, военное и экономическое обоснование этих процессов. За манеру изложения и беспристрастность обе книги были оценены самими «западными партнерами» – англичанами. Работы были переведены на английский язык и изданы в 70-х гг. в Калькутте.

Терентьев продолжает расширять свой научный кругозор – в 1875 г. он закончил Военно-юридическую академию в Санкт-Петербурге и получил звание майора. Накануне ожидаемой русско-турецкой войны востоковед вновь проявляет свои знания и умения на службе Отечеству. Он создает «Военный переводчик» (русско-турецко-румынско-болгарский) – в качестве армейского разговорника для Балканского театра военных действий. В больших количествах «Военный переводчик» был напечатан и разослан в войска. Терентьев принимал непосредственное участие в русско-турецкой войне. Награжден в 1877 г. орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами и бантом и орденом Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом. В 1878 г. получил орден Анны 2-й степени.

В дальнейшем карьера Михаила Африкановича Терентьева шла по военно-юридической стезе. Он стал военным следователем Виленского военного округа. Постепенно осуществлялся карьерный рост: Терентьев вырос до полковника. В 1895 г. он снова переведен в Туркестан, где прошла его молодость, на должность военного судьи Туркестанского военного округа. Устроитель Туркестанского края, К. П. Кауфман уже давно ушел из жизни, но Большая Игра в Азии продолжалась. Вскоре в ее орбите окажется и Дальний Восток.

В 1902 году Терентьев вышел в отставку в звании генерал-лейтенанта. Теперь Михаил Африканович мог сосредоточиться на главной работе своей жизни – капитальном труде «Истории завоевания Средней Азии с планами и картами» в трех томах. Этот труд является фундаментальным историческим исследованием о Средней Азии. Трехтомник оказался не только сосредоточением подробнейшего описания боевых действий, различных исторических сведений, бытовых и этнографических зарисовок, порой сделанных не без здорового чувства юмора, но и включает в себя размышления автора об экономике, политике, религиозных вопросах и проблематике соприкосновения, взаимодействия и противостояния цивилизаций. По ряду вопросов и направлений работа Терентьева не имеет аналогов до сих пор. Автору удалось запечатлеть подробно ярко и красочно важнейший компонент Большой игры: продвижение России в Средней Азии и ее напряженное и бескомпромиссное, сложное и запутанное, доходящее до взведенных курков противостояние с Британской империей. Эта, ныне почти забытая Холодная война XIX века, сноровисто подхваченная заокеанскими «кузенами» у слабеющего Туманного Альбиона в веке XX продолжается без признаков утомления и в XXI столетии.

Умер Михаил Африканович Терентьев в Санкт-Петербурге 19 марта 1909 года и похоронен на Волковском кладбище. Он прожил пеструю жизнь, неотделимую от истории своего Отечества, памятником которой осталась скромная строчка на титульном листе «Истории завоевания Средней Азии»: Ген.-Лейт. М. А. Терентьевъ.

Ctrl Enter

Заметили ошЫ бку Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter

Новая роль Казахстана и Узбекистана в стратегии США

«Большая игра» – термин, введенный в конце XIX – начале XX вв., обозначающий соперничество и колониальные захваты Британской и Российской империй в Центральной и Южной Азии. В фокусе событий находился Афганистан. О термине снова вспомнили в связи с распадом СССР и появлением новых республик Центральной Азии. С тех пор ситуация интенсивно развивалась. Сегодня любители геополитики говорят о новой Большой игре или «Большой игре 2.0, 3.0…». Применительно к региону это означает все ту же борьбу за ресурсы между глобальными игроками – США, Россией и Китаем – с той лишь разницей, что подобные геополитические конструкции – просто «оптика» – столь же старая, как и технологии времен первой Большой игры.

Новейшая история американо-российских отношений в Афганистане начинается собственно с распада СССР. Уход советских войск в 1989 г. не был уходом в полном смысле этого слова. Поддержка Наджибуллы, а после падения его режима в 1993 году – симпатии к моджахедской группе и правящей на тот момент Исламской партии Афганистана с преобладанием таджикского этнического элемента. Такого рода ставки практически неизбежны в этой стране, где этническое и даже племенное происхождение является маркером политического характера. Партия, возглавляемая Раббани и Масудом, все больше теряла контроль, в то время как иные группировки (например, во главе с Хекматьяром) требовали значительно большего, чем им предназначалось в рамках переходных правительств. Споры вылились в гражданскую войну, которая и породила движение Талибан.

Если вспомнить, кто в свое время финансировал и вооружал моджахедов во времена советской оккупации, то становится понятным, почему «призрак» США виделся во всех бедах и конфликтах Афганистана. Такова была российская оптика афганской проблемы. Но Соединенным Штатам, в сущности, не было дела до Афганистана еще с 1989 года. Холодная война завершилась. Кому действительно не давала покоя эта проблема, – это Пакистан.

Во времена советского военного присутствия Исламабад стал основным транзитером финансовой, материальной и военной помощи моджахедам. Средства шли колоссальные: США – USD 1 млрд в год, Саудовская Аравия – USD 800 млн. Пакистанская межведомственная разведка стала почти прибыльной корпорацией, которая стояла у истоков распределения такой «помощи». Лишившись донора, а также получив немало проблем с бывшими «подопечными» перед Пакистаном встала задача внутриафганского урегулирования.

Своеобразным «ответом» стало движение Талибан. Но и здесь дела обстояли отнюдь не просто. Пуштунское по своему этническому составу движение должно было помочь решить и пакистанскую проблему Пуштунистана, около 50% территории которого входит в состав Исламской Республики Пакистан. И не было афганского правительства, которое бы признавало пакистано-афганскую границу справедливой. Если говорить о демографической составляющей, то титульная группа в Афганистане пуштуны – это 47% населения (16 млн человек), в то время как в Пакистане пуштуны – этническое меньшинство – 15 % (30 млн человек). Если учесть, что пуштунские племена отличаются воинственностью, высокой мобильностью, ярко выраженной родоплеменной лояльностью и почти полным игнорированием государственных границ (по разным причинам включая народо-хозяйственные), то станет понятно, почему Исламабаду так важно иметь в лице Кабула надежного партнера или даже союзника.

Помощь и поддержка Пакистаном движения Талибан оказывалась исходя из двух соображений: обеспечение пакистанских интересов относительно вопроса о границе и выход на рынок новых независимых государств Центральной Азии.

Большая игра 2.0

Подавляющее большинство геополитических проектов имеют один существенный изъян: интересы средних и малых стран (субъектов) не включаются в анализ настоящего и проектирование будущего. Но, вступая в спор с любителями геополитики, хотела бы сказать, что глобальные игроки играют, хотя и играют важную роль, но не определяют ситуацию полностью.

Так было и с движением Талибан. Талибы строили Исламский Эмират Афганистана, но внутренних ресурсов оказалось недостаточно для поддержания лояльности всех сторон. Противников у движения Талибан в регионе и в мире было больше, чем сторонников. Три государства признали их легитимность – Саудовская Аравия, ОАЭ и Пакистан. Страны Центральной Азии в 1996 г. вместе с Москвой обозначали свою позицию по непризнанию Эмирата. Хотя, следует отметить, что и здесь не было единства. Туркменистан и Узбекистан в целом не отказывались от дальнейшего эпизодического сотрудничества, в то время как для Москвы установление талибами связей с сепаратистами Чечни исключало всякую возможность для признания их режима.

Жуткая практика использования норм «исламского права» талибами настроили против них все международное сообщество. Даже показательная борьба с наркоторговлей не помогла скорректировать их имидж. Разруха, отсутствие внешних источников финансирования, санкции и затяжная засуха и неурожай в 1999-2001 гг. привели к гуманитарной катастрофе. А союз Талибана с Аль-Каидой и лично Усамой бен Ладеном привел к политической катастрофе. Теракты в Найроби и Дар-эс Саламе в 1998 году, разрушение статуй Будды и теракты 11 сентября 2001 года – вот цепь событий, которые привели к массированному военному вторжению США в Афганистан и военному присутствию в странах Центральной Азии. Напомню, что речь идет о двух военных базах в Ханабаде (Узбекистан) и Ганси (Кыргызстан). Это принципиально изменило военно-стратегическую ситуацию в регионе.

Российская политическая и военная элита восприняла все это со смешанным чувством тревоги и облегчения. Москве довольно сложно было признаться в беспомощности перед наступающим радикальным исламизмом, всерьез и надолго изменившим политическую карту региона. На рубеже столетий Центральная Азия сотрясалась под ударами Исламского движения Узбекистана, только закончилась гражданская война в Таджикистане. Сил и средств не хватало на то, чтобы остановить проникновение террористических групп из Афганистана. Россия переживала дефолт 1998 года и его последствия, контртеррористическую кампанию в Чечне 2000 года.

Китай, в определенном смысле пользуясь ситуацией, объявил о создании Шанхайской Организации Сотрудничества (ШОС) летом 2001 года. Вторжение США в Афганистан уравновесило ситуацию, но грозило долгосрочными последствиями для всего региона, (включая и российские интересы).

Большая игра 3.0

Итак, «призрак» США материализовался. Началась длительная и сложная антитеррористическая кампания в Афганистане. Если следовать формальной истории, то она проходила в несколько этапов. Первый – установление контроля над столицей и частью страны (2001-2003 гг.), затем военная миссия НАТО (2003-2014 гг.) и с 2015 г. в – операция «Решительная поддержка», целью которой было оказание помощи правительству Афганистана в установлении контроля над страной. Если говорить об истинном положении вещей, то контроль так и не был установлен, так как расширение зон ответственности на юг и восток столкнулся с серьезным сопротивлением. Обещание Администрации Обамы завершить военную кампанию в Ираке и Афганистане подвигало американцев к прекращению миссии НАТО.

За все это время российско-американские отношения переживали подъемы и спады, хотя афганский вопрос являлся примером сотрудничества между странами. В частности, Россия получила солидный контракт на поставку топлива для военной техники. Но по мере вывода войск (а переходный период был определен с 2012 по 2014 гг.), отношения становились все хуже. Украинский вопрос – майдан, аннексия Крыма и конфликт на юго-востоке страны – за короткое время низвели российско-американские отношения до состояния «второго издания Холодной войны».

В 2013 г. Си Цзиньпинь в Астане представил миру свой проект, тогда именуемый «Экономические пояса Шелкового пути», а ныне «Один Пояс – Один Путь» (ОПОП). Стало ясно, что Китай рассматривает Центральную Азию как часть своей новой стратегии. Тем временем ситуация с ростом другого радикального исламистского проекта оказала существенное влияние на Афганистан.

В июне 2014 г. марш-бросок отрядов ИГИЛ из Сирии в Ирак поразил всех экспертов. Таких последствий гражданской войны в Сирии не ожидал никто, но, когда стало известно, что эта группировка была создана на территории Ирака еще в 2006 году, стало понятно почему их захваты носили такой впечатляющий характер. Идея Халифата, реализуемая ИГИЛ, рекрутировала все больше сторонников в свои ряды. Среди них были не только граждане Ирака, Сирии, Иордании и других стран региона, но и западных государств. Со временем стало известно, что среди боевиков Исламского государства много выходцев из бывшего СССР (Россия, Южный Кавказ, Центральная Азия). Боевики ИГИЛ стали проникать в Афганистан и вербовать в свои ряды молодых людей, но помимо этого отдельные группировки также стали приносить клятву верности новому эмиру Аль-Багдади. Среди талибов началось брожение.

Для Афганистана «часом икс» стал 2015 год. Военная миссия НАТО завершилась, но переход контроля над страной осуществлялся с проблемами. Шоком стало вторжение талибов в провинцию Кундуз на границе с Таджикистаном и захват столицы провинции. Это была не просто атака, но настоящая битва за город и одну из четырех важнейших военных опор присутствия НАТО на севере. Конфликт между ИГ и Талибан породил обманчивое представление о наличии поля для маневра у всех глобальных игроков. По слухам, были попытки заключить тактический альянс с Талибан против ИГ, который дал возможность движению получить оружие, а также участвовать в переговорах о будущем афганском урегулировании. К осени 2017 г. стало ясно, что талибы воспользовались переключением внимания на ИГ для укрепления своих позиций в стране.

Именно отношения с движением Талибан стали «камнем преткновения» между США и Россией. Американские военные обвинили российскую сторону в поставке стрелкового оружия талибам, в ответ прозвучало обвинение в переброске боевиков ИГ в Афганистан. Но в этой «мутной истории» надо уяснить одно: движение Талибан признано силой, с которой будут считаться в будущих переговорах по Афганистану.

Большая игра 4.0

Год назад, когда в Белый дом въехал Д. Трамп, представители экспертного сообщества США утверждали, что у нового президента нет внешнеполитической стратегии, но сегодня мы вполне можем себе представить эту стратегию.

К лету 2017 года стало ясно, что американо-российские отношения не будут улучшаться. В Вашингтоне набирал мощь скандал по вопросу вмешательства российских спецслужб в избирательный процесс. 2 августа Трампом был подписан Закон об ужесточении санкций в отношении России, Ирана и Северной Кореи, в котором Россия впервые со времен Холодной войны прямо называлась врагом. Санкционная часть закона еще не реализована, включая секретный список персон, которые подпадут под санкции на первом этапе. Белый дом пока взял паузу по этому вопросу, но исполнение закона неизбежно.

21 августа 2017 года была представлена новая стратегия по Афганистану, которая включала пять основных позиций: 1) увеличение военного присутствия (количество точно не указывается); 2) военные принимают решения о проведении операций на месте; 3) конечная цель – принудить талибов к мирным переговорам; 4) вынудить Пакистан отказаться от укрывательства глав террористических группировок (Хаккани); 5) цель – победа, а не построение государства.

По неофициальным данным, приводимым Washington Post , за год с декабря 2016 г. по декабрь 2017 г. количество американских военнослужащих увеличилось вдвое с 8,4 тыс. до 15,2 тыс. Планируется к весне 2018 г. переброска еще 1000 военных США для создания нового подразделения под рабочим названием Бригада поддержки силовых ведомств, которые должны напрямую помогать в борьбе с талибами.

В декабре 2017 г. была опубликована новая Стратегия Национальной безопасности, которая фактически обозначила основные контуры политики США на ближайшие годы. Южная и Центральная Азия в региональном контексте идет четвертой после Ближнего Востока. Суть этого направления заключается в том, что стратегическое партнерство с Индией дополняется иными партнерствами, в том числе с Пакистаном, которое обуславливается многими факторами. Одним предложением обозначен основной контрагент – Китай, который расценивается как вызов суверенитету южноазиатских и центральноазиатских наций в свете увеличения влияния за счет новой инициативы – ОПОП. Отдельно уделяется внимание интеграции Центральной и Южной Азии, а в военной сфере подчеркивается значимость региона в смысле транзита (переброска грузов в Афганистан, как и в 2001 г.) При этом из текста ясно, что ставка делается на Казахстан и Узбекистан.

В середине декабря прошла также встреча министров иностранных дел Китая, Пакистана, Афганистана на которой обсуждался вопрос строительства Китайско-пакистанского коридора развития (КПКР), в который включают Афганистан, являющийся составной частью ОПОП. При этом американскими военными с начала 2017 г. вбрасывается информация о появлении китайских военных на территории страны. Пекин подобную информацию не опровергает, но подчеркивает, что совместное патрулирование китайско-афганской границы (участок в 78 км) имело целью совместные антитеррористические учения.

Таким образом, мы можем констатировать начало нового раунда так называемой Большой игры или – игры 4.0. Существенным отличием этой игры будет включение таких государств как Казахстан и Узбекистан в качестве ее субъектов. Исламистов и Талибан свою жизнеспособность доказали, и, соответственно, с ними также придется считаться.

Продолжение следует

Добавить комментарий

Центральная Азия представляет собой регион, одновременно притягивающий и пугающий. Некогда стратегический отрезок Шелкового пути на сегодняшний день находится в определенной степени на периферии международной политики. Территориальная замкнутость, низкие показатели экономического роста, политическая нестабильность, распространение радикального исламизма - это лишь некоторые факторы, объясняющие слабые политические позиции региона на мировом уровне.

Ошибался ли Халфорд МакКиндер, присвоивший ключевую роль «Хартлэнду» с его степными народами? Английский географ, вдохновленный огромными просторами Евразии, его монолитностью, полагал, что развитая система транспортных коммуникаций позволит региону конкурировать с морским державами Мирового острова. Таким МакКиндер представлял расклад сил в 1904 году. Евразийство, как идейное течение, появилось еще в 20-е годы XX века, однако свое политическое наполнение оно получило в 90-е годы, будучи перенятым российскими политическими элитами. Распад СССР поставил перед РФ задачу определить свое место не только в новой мировой политике, но и очертить свое «критическое пространство» на карте. Концепция «Хартлэнда» как нельзя лучше подходила для нового политического мышления, открывавшая новые возможности для объединения дезинтегрированного советского пространства. Некогда запрещенная геополитика стала одной из популярных наук, в рамках которой образовался проект Евразии. Евразийский проект был задуман, и до сих пор является, в первую очередь, политическим проектом, однако он не исключает компоненты экономического сотрудничества и безопасности.

Таким образом, регион Центральной Азии, или «ближнее зарубежье», как он был обозначен в российском политическом дискурсе, вошел в сферу интересов нового государства - РФ. Однако, получив независимость, бывшие республики СССР также получили свободу выбора в плане развития внешней и внутренней политики. Более того, новообразовавшееся геополитическое пространство привлекло внимание и других мировых держав. В данном контексте можно говорить о новой «Большой игре» между влиятельными акторами международных отношений на территории Центральной Азии.

Российское присутствие в «ближнем зарубежье»

Возвращение России в регион предполагало создание институциональной платформы, что выразилось в появлении таких организаций, как ОДКБ, нацеленной на сотрудничество в сфере безопасности, или Евразийский экономический союз, предполагающий создание единого рынка .

Одним из самых развитых направлений сотрудничества РФ со странами Центральной Азии является военное сотрудничество. Соседство с Афганистаном, СУАО предполагает многочисленные угрозы, связанные, прежде всего, с распространением радикального исламизма. Военные базы РФ размещены в Казахстане, Кыргызстане и Таджикистане на основе долгосрочных межгосударственных договоров аренды. Не имея на данный момент экономических и технических возможностей для создания собственного мощного военного потенциала, страны Центральной Азии пользуются помощью северного соседа, интегрируясь тем самым в локальный комплекс безопасности, инициированный Россией.

Различные объединения на территории постсоветского пространства также имеют целью поддержание политических связей на высшем уровне, сформировавшихся еще в советскую эпоху. Лидеры стран ближнего зарубежья - это представители все той же советской политической элиты, назначенные с согласия Москвы. Эти связи активно поддерживаются российской стороной, о чем говорит визит Владимира Путина в Казахстан, Таджикистан и Кыргызстан в феврале 2017 года, направленный на укрепление «геополитической лояльности» . Во-вторых, политическая структура и культура стран Центральной Азии во многом схожа с российской, что благоприятствуют взаимопониманию с обеих сторон и способствуют многостороннему сотрудничеству.

К тому же, со времен СССР сохраняются тесные экономические связи, в частности, связанные с потоками рабочей силы. Так, по данным МВД РФ, на конец 2016″ года только граждан Узбекистана на учет было поставлено более 3 млн человек . Этот факт предоставляет российской стороне преимущество в ходе переговоров с лидерами стран Центральной Азии, когда для достижения согласия используются послабления в области миграционного законодательства в отношении рабочих мигрантов. Так, например, в ходе вышеупомянутого визита в Кыргызскую республику, Президент РФ подчеркнул роль России в экономике страны, обратив внимание на тот факт, что «благодаря вступлению Кыргызстана в ЕАЭС за девять месяцев прошлого года на 18,5% выросли переводы из России киргизских трудовых мигрантов - до $1,3 млрд, что составляет почти треть ВВП страны ».

Крепкие связи России со странами Центральной Азии наблюдаются и в сфере энергетического сотрудничества, сохранившегося со времен СССР, и проявляющегося в деятельности таких крупных компаний как Газпром и Лукойл.

Однако российский проект по созданию Евразийского пространства столкнулся с рядом проблем в данном регионе. В первую очередь, получив независимость, страны Центральной Азии были заинтересованы в создании союза, основанного на сотрудничестве, а не на взаимозависимости. В данном контексте, позиция России в качестве доминирующего игрока в силу своего экономического и военного потенциала может стать препятствием на пути Евразийского проекта.

К тому же, в настоящее время сохранение структурной взаимозависимости различных отраслей России и государств региона пока еще во многом определяется экономико-географической замкнутостью Центральной Азии и монополией России на транзит энергоресурсов из стран региона. Однако широкий потенциал региона, наделенного богатыми углеводородными ресурсами, все больше привлекает другие страны, заинтересованные в их импорте. Борьба за влияние в Центральной Азии ставит вопрос о новой «Большой игре» в регионе.

Поворот Китая «на Запад»

Проект «Один пояс, один путь», запущенный по инициативе председателя КНР Си Цзиньпиня, находится еще в разработке, и хотя был выпущен ряд программ, обозначающий его цели, задачи и сферы действия, до сих пор отсутствуют четкие рамки его деятельности. В общем плане, проект представляет собой долгосрочные амбиции по развитию экономического сотрудничества, внутренней взаимосвязанности и инфраструктурного прогресса Евразийского региона под эгидой КНР.

К тому же, являясь крупнейшим потребителем нефти, Китай, естественным образом заинтересован в ресурсах Центральной Азии, некогда находившихся под монополией СССР. Почти половина китайского импорта нефти приходится на Ближний и Средний Восток , и, таким образом, перед Китаем встает задача его диверсифицировать, что и обуславливает его поворот в сторону западных соседей.

Уточняется, что инициатива КНР не предполагает соперничества с влиянием других акторов или какое-либо ограничение их деятельности в регионе. Тем не менее, можно ли предположить, что проект, опирающийся по большей части на китайские финансовые ресурсы и направленный на развитие стран с относительно низкими экономическими показателями, не несет в себе политической составляющей? Стоит принять во внимание тот факт, что «Один пояс, один путь» - это едва ли не первый проект такого масштаба со времени основания КНР, и его принятие совпадает с тем временем, когда темпы экономического роста Китая заметно снизились по сравнению с показателями, явившимися следствием активного подъема в результате политики реформ и открытости Дэн Сяопина. Более того, на начало XXI века пришлось появление инициативы создания Транстихоокеанского партнерства (ТТП), исключающего участие Китая и нацеленного на создание экономического объединения в противовес КНР. В данном контексте вполне логично предположить, что проект сам по себе - это некий ответ инициативе ТТП, а также реакция на снижение экономического роста. Чтобы дать экономике новый импульс развития, Китай предпринимает «поворот на Запад» в поисках новых рынков сбыта китайских товаров и новых возможностей для инвесторов.

Таким образом, несмотря на свою экономическую направленность, «Один пояс, один путь» неизбежно (или же намеренно) приобретает политический характер. Некоторые эксперты упоминают проект как «план Маршалла» КНР . Данное обстоятельство может привести к столкновению интересов Китая с интересами других стран в целевых регионах, в том числе и с интересами России в регионе Центральной Азии. По мере реализации проекта, «ближнее зарубежье» России может трансформироваться с «ближнее зарубежье» Китая, поскольку экономический потенциал последнего является в большей степени привлекательным для центральноазиатских стран, чем российский.

Вопросы безопасности

«Один пояс, один путь» так же, как и Евразийский проект, неизбежно сталкивается с проблемами безопасности в регионе. Для успешного внедрения этих проектов необходимо обеспечение политической стабильности и поддержание мирной обстановки. Как уже упоминалось выше, приоритет в сфере безопасности и в сфере политических контактов все еще находится на стороне РФ. Тем не менее, КНР также связывают со странами региона некоторые проблемы безопасности. Это, в первую очередь, касается распространения радикального исламизма и уйгурского сепаратистского движения. С момента обретения независимости странами Центральной Азии сепаратистские настроения в регионе значительно усилились, поскольку появилась потенциальная возможность воссоздания уйгурского государства, или Восточного Туркестана, что резко противоречит интересам КНР.

Таким образом, для успешного «внедрения» в регион необходимо наличие двух условий: экономических и финансовых возможностей и владение значительным военным потенциалом. В данном контексте, перспектива объединения усилий КНР и РФ представляется лидерам двух стран оптимальным вариантом.

«Норма» российско-китайских отношений

Поскольку пересечение интересов РФ и КНР в Центральноазиатском регионе в той или иной форме неизбежно, с конца 90-х годов, после официального определения межгосударственной границы, предпринимались попытки оформить и скоординировать амбиции двух стран. «Стратегическое партнерство» (1996«), подкрепленное Договором о дружбе (2001) постепенно эволюционировало в создание официальной институциализированной платформы в форме Организации Шанхайского Сотрудничества, которая на сегодняшний день представляется наиболее оптимальным вариантом для координации деятельности РФ и КНР на территории Центральной Азии. В результате, было определено некоторое понятие «нормы» российско-китайских отношений: равноправные деидеологизированные прагматические отношения, нацеленные на удовлетворение их интересов, в рамках которых каждая сторона придерживается реалистичных ожиданий касательно поведения другой стороны. К тому же, присутствует негласное закрепление приоритета военно-стратегических позиций РФ в регионе и неприпятствие экономическому расширению влияния КНР.

Данная логика лежит в стремление объединить Евразийский проект и «Один пояс, один путь». Один из механизмов по координации деятельности в рамках двух проектов был запущен 25 июня 2016 года Евразийской экономической комиссией и Министерством коммерции КНР. В октябре 2016 года президенты России и КНР вновь подтвердили свои намерения по сотрудничеству. Как отметил министр промышленности и торговли РФ Денис Мантуров, «Россия продолжает переговоры по сопряжению ЕврАзЭС и реализуемого Китаем проекта Экономического пояса „Шелкового пути“ ».

Однако стоит задать себе вопрос: реалистична и выполнима ли подобная инициатива? Разграничение сфер безопасности и экономики, в особенности энергетического сектора, вызывает некоторые сомнения на этот счет.

Тому примером служит основание Четырехстороннего механизма координации и сотрудничества, включающего Афганистан, Пакистан, Таджикистан и Китай. В рамках этого объединения предполагается создание локальной системы безопасности без участия России, что вызвало некоторое недовольство последней. Как отметил в своем интервью газете «Известия» эксперт Центра изучения современного Афганистана Андрей Серенко, речь идет о «создании такого „центрально-азиатского НАТО“ под китайским зонтиком». Безусловно, формат четверки носит менее развитый характер по сравнению с НАТО и, возможно, заслуживает менее критичных оценок, но, тем не менее, он заставляет РФ переоценить свои позиции в регионе по отношению к КНР.

От того, как будут складываться отношения РФ и КНР в регионе, зависят политические и экономические возможности стран Центральной Азии. Во-первых, конкуренция двух соседей позволит повысить уровень экономического развития стран: заинтересованность в энергетическом секторе позволит освоить еще не тронутые запасы углеводородов и привлечь инвестиции в этот сектор. Во-вторых, и РФ, и КНР прилагают усилия по поддержанию стабильности региона и сохранению status quo.

На данный момент, не наблюдается резких противоречий между Россией и Китаем, что во многом объясняется контекстом: политика относительной экономической изоляции России от США и Евросоюза в связи с украинским конфликтом и последующими санкциями, заставляет ее «повернуться на восток», идя при этом на некоторые уступки. Не следует переоценивать и возможности КНР в Центральной Азии. На данный момент, присутствие Китая в регионе еще не достигло тех размеров, которые бы могли представлять угрозу интересам России. Так, например, заведующий Институтом международных исследований Пекинского университета Цинхуа, Янь Сюэтун, считает планы по созданию инфраструктуры в рамках инициативы «Нового шелкового пути» «за рамками возможностей Китая

История Центральной Азии у многих ассоциируется с двумя вещами — что регион был сценой столкновения великих держав в XIX веке, известного как «Большая игра», а до этого он в течение двух тысячелетий являлся центральной частью крупного торгового маршрута, соединявшего Китай с Европой и известного как «Шелковый путь».

Но современное понимание «Большой игры» и «Шелкового пути» является неверным. Эти термины стали клеше, которые иногда используются самым абсурдным образом. Например, в начале нынешнего года в Астане — напротив университета, в котором я преподаю — открылся Mega Silk Way, самый крупный торговый центр в Центральной Азии. В центре расположилось множество ресторанов и дизайнерских бутиков. Также там имеются аквариумы с обитателями тропических морей, и даже дельфинарий. Но расположен этот центр примерно в тысяче миль к северу от предположительного маршрута «Шелкового пути». В общем, этот некогда исторический термин превратился в повсеместный бренд.

Хотя порой клише бывают полезны, помогая быстро понять какое-либо явление или упрощая сложное понятие, чтобы его мог ухватить непосвященный, клише относительно «Большой игры» и «Шелкового пути» являются намного менее невинными.

Эти два термина сегодня появляются в бесчисленном количестве книг и статей о регионе, и часто используются для объяснения современных событий. Конкуренция между Россией, Китаем и США за контроль в Центральной Азии называют «Новой Большой игрой», по аналогии с противостоянием между Британией и Россией в регионе в XIX веке. Китайскую инициативу «Один пояс, один путь» также позиционируют в качестве преемника древнего «Шелкового пути». Но все это анахронизмы, которые лишь запутывают, а не объясняют, происходящее в современной политике.

Примечательно, что «Большая игра» и «Шелковый путь» являются фразами европейского происхождения, возникшими в XIX веке. У этих фраз нет глубоких корней в языках или культуре народов Центральной Азии. «Большая игра» была впервые упомянута в 1840 году в личном письме Артура Конолли, капитана Бенгальской армии британской Ост-Индской компании, в контексте приобщения Центральной Азии к европейской цивилизации и христианству. Конолли в 1842 году был казнен бухарским эмиром Насруллой, но фраза пережила его и впервые публично появилась в изданной в 1851 году книге сэра Джона Кея «История войны в Афганистане», а затем была популяризирована изданным в 1901 году произведением Киплинга «Ким». Она стала ассоциироваться с приключениями и отчаянной храбростью на службе империи (Российской или Британской) в Центральной Азии, а также с противостоянием между этими двумя державами в регионе.

Но всякое употребление термина «Большая игра» при описании межгосударственных отношений в Центральной Азии является неверным — оно было неверным в XIX веке, и остается неверным сейчас. Эта фраза подразумевает наличие понятных всем сторонам правил, а также четких стратегических и экономических целей, и смеси авантюризма и холодного расчета в достижении этих целей. Также подразумевается, что в игре могли — или могут сейчас — участвовать лишь великие державы, а Центральная Азия является лишь громадной шахматной доской. Центральноазиатским правителям, государствам и народам также отводится роль массовки, колоритного фона для действий великих держав.

Но это никогда не соответствовало действительности, даже на пике европейского колониализма в XIX веке. Когда войска Российской империи продвигались все глубже в Центральную Азию, британцы, возможно, думали, что российской стороной движет желание посягнуть на британские владения в Индии. Между тем русских гораздо больше волновали их отношения с центральноазиатскими государствами и народами.

Ни одна из сторон не могла свободно действовать в регионе: обе они сталкивались со значительными логистическими проблемами (например, передвижение армий производилось за счет верблюдов, предоставлявшихся местным кочевым населением) и, как минимум сначала, обладали лишь очень ограниченными познаниями об обществе, культуре и политике в регионе.

В 1841 и 1879 годах англичане потерпели два катастрофических поражения в Афганистане, и ни в одном из этих случаев они не могли объясняться российским вмешательством. Эти поражения нанесли им сами афганцы. Эмир Абдур-Рахман (1881-1901), беспощадный создатель современного афганского государства, использовал британские субсидии и поставки оружия для подавления внутреннего сопротивления, но взамен британцы получили очень мало. Как показал в своих исследованиях Александр Кули, аналогичная динамика имеет место и сегодня: пять независимых постсоветских государств не могут тягаться с Россией, Китаем или США с точки зрения экономической или военной мощи, но, тем не менее, они заставляют большие державы играть по «местным правилам» — правилам, которые определяются местной спецификой, включая внутреннюю политику стран региона и характер среднеазиатского общества.

«Шелковый путь», на первый взгляд, может показаться менее сложным случаем. Под ним подразумеваются сложные многовековые коммерческие и культурные взаимоотношения между Центральной Азией и остальным миром. Тем не менее, этот термин также имеет европейское происхождение, и с его помощью стараются ретроспективно навязать упрощенное видение более сложного прошлого. Термин «Seidenstraße» («Шелковый путь») впервые был использован немецким исследователем и географом Фердинандом фон Рихтгофеном в 1877 году. Но, как утверждает Дэниел Вог, Рихтгофен пользовался этим термином «весьма ограничено», применяя его «время от времени лишь в отношении к периоду империи Хань, и только говоря об отношениях между политической экспансией и торговлей с одной стороны, и географическими познаниями — с другой».

Рихтгофена в первую очередь интересовали отношения между Европой и Китаем, а не то, как торговля и обмен информацией потенциально могли повлиять на Центральную Азию. Он считал, что большинство подобных контактов прекратилось к VIII веку нашей эры.

Контекст

Индия создает свой собственный Шелковый путь

Forbes 01.07.2017

Северный коридор «Шелкового пути»

Жэньминь жибао 21.06.2017

Будет ли Шелковый путь гладким?

Latvijas Avize 22.05.2017

«Шелковый путь»: проект ЕС и Китая продвигается

Financial Times 11.05.2017 Этот термин приобрел популярность только в 1930-х годах, в основном благодаря произведениям ученика Рихтгофена, шведского исследователя Свена Хедина, который использовал его, чтобы придать романтическую и научную ауру своим успешных упражнениям в саморекламе. Этот налет дешевой экзотики остается в употреблении данного термина по сей день.

Как сказал Ходадад Резахани, «Шелковый путь — это не только термин из XIX века, но, в действительности, современное историографическое изобретение, которое позволяет объединять разные исторические события и рисовать связи там, где их никогда не было».

В реальности, «Шелковый путь» был лишь рядом более коротких торговых маршрутов, которые связывали китайскую столицу (Сиань/Чанъань) с различными центрами торговли в Центральной Азии, включая Ташкент, Отрар и Самарканд. Эти центры, в свою очередь, были связаны с другими пунктами в Индии, Иране и на Ближнем Востоке, а через них — с Европой. Никто из торговцев и почти никакие из товаров не совершали полного путешествия из Китая в Европу, да и одного «пути» никогда не было.

Фокусируясь на двух концах пути — Китае и Западе — говорящие имеют тенденцию маргинализировать территории, которые находятся посередине, особенно Центральную Азию, хотя на самом деле Западом для большинства китайских источников была именно Центральная Азия, а не современный европейский Запад.

Также, как отмечает Резахани, никто не может точно сказать, где якобы проходил маршрут из Средней Азии к Средиземному морю. Кроме того, принижается тот факт, что шелк почти наверняка не был основным предметом торговли (он производился в Западной Азии как минимум с III века нашей эры), а также то, что Европа тогда и близко не играла в экономике древнего мира столь заметной роли, как сейчас. К тому же, культурный обмен вдоль предполагаемого «Шелкового пути» носил религиозный характер, и шел он не по маршруту «Европа-Китай»: буддизм попал в Китай из Индии (т.е. шел с юга на север, а не с запада на восток), а несторианское христианство, последователей которого выгнали из римской Сирии как еретиков, распространилось из Сасанидской империи в Иране в Индию и Центральную Азию.

Эти исторические причины являются разумным научным основанием для того, чтобы отказаться от термина «Шелковый путь» как исторической концепции. А современное злоупотребление этим термином дает еще больше оснований. В вышедшем на экраны в 2015 году блокбастере «Меч дракона» Джеки Чан и со своими китайскими солдатами сражается плечом к плечу с уйгурами и индийцами, чтобы защитить Шелковый путь от армии хищных римлян. С исторической точки зрения, фильм является полным вздором, но он несет очень четкий политический месседж. Ссылка на «Шелковый путь» стала средством оправдания любых разработок и политических проектов в Центральной Азии, когда безжалостное применение политической и экономической власти облекается в привлекательные исторические одежды. Превосходным примером этого является масштабный китайский проект «Один пояс, один путь», о запуске которого Си Цзиньпин впервые сообщил с трибуны в Назарбаев Университете в Астане.

Китайский премьер прямо связал свою инициативу с наследием древнего «Шелкового пути» и представил ее в качестве проекта, основанного на «равенстве и взаимной выгоде, взаимной терпимости и заимствовании знаний друг у друга». Но целью инициативы «Один пояс, один путь» является не обмен товарами, услугами и идеями на равных условиях. Речь идет о создании новых рынков и маршрутов для китайских товаров в Азии, отчасти из-за падения спроса на них в Европе и США. Иными словами, проект этот носит совсем не альтруистский характер.

Хотя в этом отношении проект ничем не отличается от многих западных капиталистических инвестиций в развивающиеся страны, он был подвергнут критике за то, что при его осуществлении не считаются с трудовыми правами, правами человека и ущербом для экологии. Проект также может оказать разрушительное влияние на суверенитет государств региона. Самым мрачным мнением является то, что проект станет средством экспорта смертоносного загрязнения окружающей среды, создаваемого промышленным бумом в Китае. Примером является производство цемента в Таджикистане.

На собственной центральноазиатской территории Китая — в Синьцзяне — строительство инфраструктуры преследует явные политические цели, включая подрыв сопротивления уйгуров китайскому колониальному правлению и активизацию заселения региона ханьцами.

Даже если китайские инвестиции принесут реальные выгоды, позиционирование инициативы «Один пояс, один путь» в качестве «Шелкового пути» никак не помогает нашему пониманию этого термина.

Понятие «катехизис клише» было введено великим Брайаном О"Ноланом в его колонке в Irish Times в 1940-х годах. Для него, как и для Джорджа Оруэлла, клише были «окаменевшими» или «умерщвленными» фразами, которые люди воспринимают, не подвергая их сомнению. «Большая игра» и «Шелковый путь» — не единственные клише, регулярно применяемые в отношении Центральной Азии, но они, несомненно, являются самые стойкими и самыми пагубными.

В то время как термин «Великая игра» сейчас, пожалуй, действительно является не более чем клише — мертвой фразой, используемой писателями, когда им в голову не приходит ничего более подходящего — «Шелковый путь» остается могучим мифом, широко используемым в современных целях, мифом, популярность которого растет как в Центральной Азии, так и в Китае. Эти два термина объединяет пренебрежение к Центральной Азии и отношение к ней лишь как к сцене грандиозных геополитических проектов. Более того, эти термины и стоящие за ними современные понятия склонны игнорировать способности и интересы жителей региона, концентрируясь лишь на великих державах.

Это может быть ошибкой как с практической, так и с моральной точки зрения. В Казахстане в прошлом году инициатива об увеличении срока аренды иностранцами земли с 10 до 25 лет была отложена после беспрецедентных массовых протестов. Многие восприняли инициативу в качестве меры, предназначенной для китайских инвесторов, что спровоцировало волну часто уродливой синофобии. Дело не в том, оправданы ли были протесты, а в том, что даже в авторитарной Центральной Азии общественное мнение сейчас имеет значение. «Большие игры» должны адаптироваться к «местным правилам», которые часто имеют глубокие корни в центральноазиатском обществе и культуре, а «Шелковые пути», которые не смогут приспособиться к местным реалиям, скорее всего, станут путями в никуда.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

«Когда все умрут, только тогда кончится

Большая Игра. Не раньше».

Редьярд Киплинг. «Ким» (1901)

В феврале 2002 г. государственный секретарь США К.Пауэлл в своем выступлении перед Комитетом по международным отношениям Палаты представителей Конгресса США заявил, что «США обретут такие долгосрочные интересы и военное присутствие в Центральной Азии, о каких мы ранее и не мечтали» , подчеркнув, таким образом, не только глубокие изменения, произошедшие в американском восприятии Центральной Азии , но и неофициально подтвердив новые амбиции США относительно всего региона.

Вследствие террористических актов 11 сентября 2001 г. и вызванного ими массированного военного развертывания под предводительством США, вся концепция «новой Большой Игры» была пересмотрена. Термин «новая Большая Игра» опирается на уже известное понятие «Большая Игра» , описывающее соперничество России и Великобритании за господство в Центральной Азии в XIX в. Тем не менее, термин «новая Большая Игра» выглядит еще более многогранным и описывает более широкий спектр целей, задач, средств и рисков в различных областях, а потому определенно может быть охарактеризован как «Величайшая Игра» . Хотя «Величайшая Игра» и начиналась как совместная акция различных игроков по противодействию общей террористической угрозе, сегодня она, похоже, приобрела оттенок соревновательности.

Участие Вашингтона в делах Центральной Азии первоначально воспринималось как незначительное по сравнению с основными интересами США в области безопасности. События 11 сентября 2001 г. вызвали беспрецедентный интерес к региону, так как, с официальной точки зрения, в нем нашли пристанище наиболее активные радикальные исламские террористические группировки. США оказались вовлеченными в региональные

вопросы чрезвычайно глубоко, и даже стали одним из основных игроков в Центральной Азии. Они не только отодвинули границу зоны интересов своей национальной безопасности далеко на восток, но и применили новую стратегию безопасности, которая напоминает миф американской стратегии «новых рубежей» .

Ведя войну с терроризмом и последовательно подчеркивая важность использования силы в этой войне - путем, прежде всего, проецирования военной мощи в регион, новая политика американской администрации в отношении Центральной Азии преследует противоречащие друг другу цели.

Может возникнуть вопрос о том, сможет ли новая американская политика национальной безопасности обеспечить стабильность в Центральной Азии или же она может побудить другие силы, действующие в регионе, предпринять ответные действия, а значит, спровоцировать дальнейшую дестабилизацию обстановки как в отдельных государствах, так и в регионе в целом.

В данной статье делается предположение о том, что, хотя США и способствовали изначально некоторой стабильности в Центральной Азии, их действия после 11 сентября 2001 г. направлены не только на решение проблем безопасности в краткосрочной перспективе. Прежде всего, участие США в проблемах региона преследует долгосрочные стратегические цели, которые, вероятно, могут привести к дестабилизации обстановки путем создания новых проблем безопасности в странах Центральной Азии и в регионе в целом.

Во-первых, мы покажем, что политика США в Центральной Азии в основном отвечала классическим вызовам в области безопасности и экономики, возникшим после холодной войны как часть целенаправленной стратегии в отношении региона. После 11 сентября 2001 г. новая политика национальной безопасности США претерпела фундаментальные изменения в том, что касается оценки приоритетов во внешней политике и в области безопасности. Во-вторых, в статье будет показано, что текущая политика США в Центральной Азии дала толчок к разработке более полной, всеобъемлющей стратегии, что, в свою очередь, подготовило почву для начала «Величайшей Игры», которая может не только изменить баланс сил, но и спровоцировать геополитическое соперничество в регионе.

Возникновение «Евразийского измерения» внешней политики США в 1990-х гг.: от внешнеполитических озабоченностей к жизненно важным интересам национальной безопасности

Не вызывает сомнения тот факт, что на интересы США в Центральной Азии повлияла их реакция на террористические нападения 11 сентября 2001 г. Перед рассмотрением того, как будут развиваться в долгосрочной перспективе отношения США с основными игроками региона, а именно с Россией и Китаем, стоит тщательно исследовать политику и интересы США в Центральной Азии до событий осени 2001 г., чтобы подготовить почву для дальнейшего анализа того, что ожидает регион в дальнейшем – с точки зрения стабильности и безопасности.

Мы продемонстрируем, что возникновение «евразийского измерения» американской внешней политики в 1990-е гг. подготовило почву для массированного стратегического вмешательства США в дела региона, спусковым крючком для которого послужили события 11 сентября. Таким образом, массированное введение военной мощи США в регион чрезвычайно ускорило развитие процессов, формировавшихся там в течение предыдущего десятилетия.

По направлению к целевой стратегии в Центральной Азии

«С точки зрения внешней политики США, постсоветские государства Центральной Азии находились до событий 11 сентября 2001 г. все равно, что на другой стороне Луны» . Большинство экспертов по Центральной Азии считает, что США изначально не имели ни общей стратегии, ни существенных интересов в этом регионе. Ниже мы покажем, что, несмотря на кажущуюся противоречивость такой точки зрения, политика США стремительно развивалась в стратегию, которую мы назовем «стратегия упорядочивания». Под этим термином подразумевается стратегия США, направленная на «вестернизацию» государств Центральной Азии путем использования экономических и военных рычагов. Целью «стратегии упорядочивания» является не только извлечение выгоды путем использования энергетических ресурсов региона. Прежде всего, эта стратегия направлена на предотвращение восстановления российского влияния в регионе.

До 1991 г. государства Центральной Азии были «захолустными территориями» в том смысле, что все эти пять республик Советского Союза не играли практически никакой роли в двусторонних отношениях СССР и США времен «холодной войны». Хотя Центральная Азия всегда находилась на пересечении взаимовлияющих стран и регионов, например России и Евразии или Ближнего Востока и Южной Азии, ее геополитическое значение в качестве потенциальной «буферной зоны» или территории, через которую издревле осуществлялся транзит товаров («Шелковый путь»), было сведено к минимуму стараниями Советского Союза. С распадом СССР в начале 1990-х гг. и признанием Соединенными Штатами новых государств Центральной Азии Вашингтон стал развивать дипломатические связи со странами региона путем поддержки в них демократических инициатив, оказания экономической помощи и поощрения взвешенной политики безопасности.

Администрация Б. Клинтона начала развитие стабильных взаимоотношений с пятью странами Центральной Азии с дипломатических контактов и экономического взаимодействия. Основой содействия со стороны США этим государствам стал Закон о поддержке свободы, принятый 24 октября 1992 г. Центральноазиатские страны изначально рассматривались американской администрацией как потенциальные члены сообщества демократических государств с рыночной экономикой, и первоначально США сосредоточились именно на демократизации и рыночных реформах в них. Для этого США стали поощрять и сотрудничество стран внутри региона, во многом полагаясь на многосторонние механизмы, например Центральноазиатское экономическое сообщество и программу «Партнерство во имя мира» НАТО .

Кроме того, распад СССР совпал по времени с открытием новых запасов полезных ископаемых в Каспийском море, что не могло не привлечь в регион многие транснациональные нефтяные компании, включая крупнейшие американские. Тогдашний заместитель госсекретаря США С. Тэлботт обосновал необходимость поддержки демократических преобразований в своей речи в 1997 г., которая и по сей день содержит формулировки жизненно важных стратегических интересов США в Центральной Азии. Как считают эксперты, «в его речи ясно показано, почему доступ к региональным ресурсам нефти и газа является самым насущным интересом США в регионе» . До подписания крупнейших контрактов о поставках нефти между США и Казахстаном в 1993–1994 гг. Центральная Азия не воспринималась как регион, важный с экономической точки зрения. Таким образом, коммерческая заинтересованность американских нефтяных компаний в эксплуатации новых месторождений породила специфический интерес администрации США к обеспечению безопасности региона. Тем не менее, в период с 1992 по 1996 г. недостаточная согласованность действий не позволила США действовать эффективно на этом направлении, так как работа с различными центральноазиатскими странами была разделена между отдельными министерствами, преследовавшими свои собственные цели. Как считает Ф. Хилл, «проведение единой политики было практически невозможно из-за конфликтов ведомственных полномочий» . Лишь в 1996 г. Совет национальной безопасности США, один из наиболее близких к президенту государственных органов, начал координировать ранее независимые действия различных министерств, сосредоточившись на угрозах безопасности, проистекающих из эксплуатации нефтяных месторождений Каспийского моря, находящихся в непосредственной близости от России. Между тем экономическая и дипломатическая изоляция Ирана (следствие принятия Закона США о санкциях в отношении Ирана и Ливии в качестве наказания за поддержку международного терроризма) стала важнейшим фактором, определяющим принятие политических решений в Центральной Азии. Следовательно, можно утверждать, что уже в 1996 г., когда Совет национальной безопасности США участвовал в процессе поиска новых поставщиков энергоносителей и даже устанавливал очередность строительства трубопроводов, энергетическая «экономическая корзина» стала стратегическим инструментом, а не простой экономической помощью центральноазиатским компаниям.

Развитие постоянных дипломатических отношений между США и пятью государствами Центральной Азии также стало фактором, сдерживающим расширение российского влияния в регионе. Сотрудничество в области безопасности, соблюдение геополитических и геоэкономических интересов США в регионе стали не менее важны, чем развитие в центральноазиатских государствах демократии и их интеграция в мировое сообщество.

Необходимость сотрудничества в области безопасности стала очевидной уже в 1991 г., когда администрация Дж. Буша чрезвычайно сильно желала ликвидировать ядерный арсенал Казахстана и предотвратить распространение ядерного оружия в регионе. Таким образом, именно Казахстан стал первым государством в Центральной Азии, на котором сосредоточились США, преследуя интересы своей безопасности. Однако в политику администрации Б. Клинтона относительно государств региона уже были внесены значительные изменения, отражающие другие стратегические и экономические характеристики этих стран. США по-прежнему были заинтересованы в выводе ядерного оружия с территории Казахстана , но в то же время администрация Б. Клинтона преследовала и экономические интересы, в частности относящиеся к добыче нефти в Казахстане, Туркменистане и Узбекистане.

Если принять во внимание ежегодный двухпроцентный рост мирового потребления энергии, предсказанный Министерством энергетики США , а также политическую нестабильность на Ближнем Востоке, продолжавшуюся в течение всего последнего десятилетия ХХ в., то станет понятно, почему необходимость найти дополнительные, независимые от ОПЕК, источники поставок нефти, альтернативные источники энергии и различные пути транспортировки энергоносителей была возведена в ранг приоритетного направления внешней политики США. По существующим прогнозам, на месторождениях Каспийского моря может добываться от трех до четырех процентов общемирового объема добычи нефти , в то время как Казахстан имеет возможность войти в пятерку крупнейших экспортеров нефти к 2015 г.

Администрация Б. Клинтона изначально благосклонно относилась к Каспийскому трубопроводному консорциуму (КТК), мощности которого начали транспортировать сырую нефть из Казахстана (Тенгиз) и России на Черное море, соблюдая, таким образом, интересы Москвы. Но в 1998 г. США начали кампанию по уменьшению влияния России на энергетические ресурсы Центральной Азии в Каспийском бассейне путем поддержки трубопроводов, пролегающих по территории Кавказа (трубопровод Баку – Тбилиси – Джейхан), а также по территории члена НАТО Турции, но не проходящих через Россию .

В 1990-х гг. появилось две (вполне жизнеспособные с политической и экономической точки зрения) возможности транспортировки каспийской нефти и газа на восток – через Китай и Афганистан, которые к тому же могли бы уменьшить будущие поставки энергоносителей и региональные торговые связи, происходящие на оси Север – Юг, Россия – Иран. Таким образом, основным мотивом действий США являлся геоэкономический: освоение энергоресурсов Каспия не только положительно сказалось бы на энергетической безопасности США, но и создало бы несколько коммерческих возможностей для американских компаний . Более того, создание поста Координатора по энергоресурсам Каспия в государственном департаменте, а не в Министерстве торговли или энергетики, подчеркивает тот факт, что в данном случае геополитические соображения важнее для США, чем коммерческие интересы. Наконец, стратегия национальной безопасности администрации Б. Клинтона официально называет необходимость создания обстановки стабильности для экспорта энергоносителей краеугольным камнем внешней политики США . Даже американские чиновники, например бывший главнокомандующий Центрального командования ВС США генерал Э. Зинни, начали говорить о том, что «доступ к энергоносителям определяет всю политику США в Центральной Азии» . Однако, несмотря на это, нельзя анализировать действия США в регионе только с точки зрения борьбы за запасы нефти и газа.

Военное присутствие США в Центральной Азии в 1990-е гг. продемонстрировало важность интересов национальной безопасности США в регионе, которые вовсе не ограничивались предоставлением гуманитарной помощи и поддержкой реформ. В 1994 г. США и Казахстан подписали соглашение о сотрудничестве в области обороны, затем это сотрудничество было расширено заключением другого соглашения в 1997 г. К середине 1994 г. Казахстан, Киргизия, Туркменистан и Узбекистан присоединились к программе НАТО «Партнерство во имя мира», не только формализовав таким образом свои отношения с НАТО, но и еще более изолировав Россию от ее бывшей сферы влияния . В декабре 1995 г. США поддержали создание Центральноазиатского миротворческого батальона («Центразбата»), сформированного Казахстаном, Киргизией и Узбекистаном с целью обеспечения мира и стабильности в Центральной Азии . По словам С. Тэлботта, расширение военного сотрудничества должно уменьшить нестабильность в регионе и способствовать обоюдной безопасности . Тем не менее, военное сотрудничество также можно рассматривать как попытку уменьшить влияние России в области политики и безопасности . В конце 1990-х гг. было проведено большое количество совместных учений как в Центральной Азии, в основном в Узбекистане, Киргизии и Казахстане, так и в США. Эти учения проводились на регулярной основе на уровне батальона или бригады в рамках программы НАТО «Партнерство во имя мира» (совместные учения «Наггет» и «Оспрей»), Программы международного военного образования и военной подготовки (IMET) или в рамках двусторонних соглашений сотрудничестве. В них участвовали вооруженные силы США (воздушно-десантные войска, части специального назначения или горнострелковые войска), силы НАТО и центральноазиатских государств .

Принятие Конгрессом США Закона о стратегии «Шелкового пути» в мае 1999 г. подчеркнуло важность геостратегических и экономических интересов США в Центральной Азии . Конгресс еще раз подтвердил намерение США военными методами противодействовать развитию исламского радикализма в регионе. Содействие со стороны США центральноазиатским государствам в проведении антитеррористических операций, включая, в том числе, и превентивные меры, началось за два года до событий 11 сентября 2001 г. Это содействие было расширено после вторжения Исламского движения Узбекистана в Киргизию летом 1999 г. В итоге Пентагон перераспределил зоны ответственности различных командований в районе Каспийского моря. Центральная Азия была передана в зону ответственности Центрального командования (CENTCOM) США, чтобы укрепить и консолидировать военное сотрудничество с государствами региона. В апреле 2000 г. США, Казахстан, Киргизия и Узбекистан создали Центральноазиатскую инициативу по безопасности границ (Central Asian Border Security Initiative, CASI) для борьбы с террористической угрозой .

Большинство американских чиновников и экспертов по Центральной Азии отрицают, что США следовали единой «Великой стратегии» в отношении этого региона . Тем не менее, представляется совершенно ясным, что уже в 1998 г. «вестернизация» вопросов безопасности, а также вопросов добычи нефти на Каспии (которая уже прямо подразумевает возрождение энергетического «Шелкового пути») показала, что геополитические факторы и соображения стратегического порядка имеют большее влияние, чем чисто экономическая логика . Более того, в данной работе будет показано, что «стратегия упорядочивания» существовала уже в 1990-е гг. США, через участие американских компаний, смогли получить инструменты воздействия на большинство путей экспорта нефти и газа из Каспийского бассейна, а также значительные рычаги влияния на эту «геополитическую шахматную доску, жизненно важную для американского превосходства и исторического наследия» .

Не приходится сомневаться в том, что система стратегических взаимоотношений США и государств Центральной Азии, которая была поэтапно создана в 1990-е гг., чрезвычайно сильно помогла развить военное сотрудничество и быстро увеличить проекцию военной мощи на Центральную Азию сразу же после террористических атак на Нью-Йорк и Вашингтон.

Официальное признание американской администрацией своих важнейших интересов в Центральной Азии после 11 сентября

«Стратегическими интересами США в Центральной Азии являются: безопасность, включая борьбу с терроризмом, распространение и оборот наркотиков; энергетика; а также внутренние реформы. […] Наша политика должна включать в себя обязательства более глубокого, длительного и лучше скоординированного участия в решении широкого спектра вопросов», – заявила 29 октября 2003 г. помощник госсекретаря США по вопросам Европы и Евразии Э. Джонс .

Нападение на США 11 сентября 2001 г. изменило всю геостратегическую ситуацию в Центральной Азии, значительно повысило важность региона и привело к признанию тех глубоких тенденций, которые развивались там на протяжении предыдущего десятилетия. Частично из-за тех стратегических сложностей и трудностей доступа на территорию военных действий, с которыми пришлось столкнуться американским войскам при проведении операции «Несокрушимая свобода» в Афганистане, значение государств Центральной Азии выросло в глазах американских официальных лиц до немыслимого прежде уровня.

Официально заявив о своих насущных национальных интересах в Центральной Азии, США решили использовать беспрецедентную военную мощь для проведения операции «Несокрушимая свобода», одновременно значительно увеличив финансовую и экономическую помощь государствам региона.

В октябре 2001 г. Министерство обороны США опубликовало Четырехлетний план оборонной политики, в котором были изложены ключевые принципы, лежащие в основе коренных интересов безопасности США. Содержание этого документа обосновывало в явном виде необходимость развития дипломатических, военных, и экономических связей США со странами Центральной Азии. В документе подчеркивалась важность поддержания свободного доступа к ключевым рынкам и стратегическим ресурсам, а также отмечалось, что повышенная вероятность военных столкновений в Центральной Азии заставляет охарактеризовать этот регион как «дугу нестабильности». Для предотвращения

««афганизации» Центральной Азии и увеличения числа террористических групп, имеющих международные контакты, могущих угрожать стабильности окружающих территорий и атаковать США» , американская внешняя политика сосредоточилась прежде всего на решении вопросов безопасности, а не на следовании «Великой стратегии». Казалось, что предполагаемое возрождение интереса США к Центральной Азии и участие в делах региона было продиктовано необходимостью ведения войны в Афганистане. Как заявил А. Коэн, «присутствие США в Центральной Азии является прямым результатом атаки на Соединенные Штаты 11 сентября» .

В декабре 2001 г. Сенат США принял решение создать Специальный Подкомитет по вопросам Центральной Азии, еще раз показав, насколько серьезно США озабочены происходящим в данном регионе.

Немедленно после того, как США столкнулись с необходимостью быстрого проецирования военной мощи в регион для войны с «Талибаном» и «Аль-Каидой», американские чиновники обратились за помощью к центральноазиатским государствам. Из-за географии региона эти государства оказались очень важны для реализации как краткосрочных, так и долгосрочных интересов национальной безопасности США. Близость центральноазиатских государств к театру военных действий в Афганистане повысила их стратегическую важность в рамках новой парадигмы безопасности, появившейся после событий 11 сентября. Хотя их реакция и была изначально довольно осторожной, в конце концов, по финансовым и стратегическим причинам, все пять государств Центральной Азии согласились обмениваться разведывательной информацией и разрешили доступ в свое воздушное пространство.

Узбекистан первым разрешил американским войскам доступ на свою территорию. Его стратегически важное расположение и надежная авиатранспортная инфраструктура способны оказывать поддержку операциям не только в Афганистане, но также в любом месте Центральной Азии и в некоторых районах Южной Азии. По этой причине, одновременно с уже происходящими по всему региону маневрами, американские военные стратеги начали искать возможности использования военных аэродромов бывшего СССР. По результатам оценок текущего состояния взлетно-посадочных полос и другого оборудования, две крупнейшие базы узбекских ВВС – Какайды и Карчи-Ханабад – были официально признаны наиболее пригодными для базирования тяжелых и сверхтяжелых транспортных самолетов и оперирования большими потоками грузов. Ханабад был также выбран в качестве «аэродрома подскока» для Сил специального назначения США и Десятой горнострелковой дивизии. По неподтвержденным данным, пять других бывших советских военных объектов также неофициально использовались армией США . Таджикистан, имеющий границу с Афганистаном протяженностью в 1200 километров, также оказался чрезвычайно полезен при проведении операции «Несокрушимая свобода».

Он также предоставил воздушные коридоры и разместил подразделения вооруженных сил США на своей территории после получения соответствующего разрешения от России . Для этих целей изначально был выбран аэропорт Душанбе, но, как сообщается, четыре другие таджикские авиабазы также использовались как американскими войсками, так и другими членами Коалиции. В декабре 2001 г. США подписали с Киргизией соглашение об использовании международного аэропорта «Манас», расположенного неподалеку от Бишкека. Казахстан и Туркменистан также предоставили США критически важное право доступа в свое воздушное пространство и обеспечили ограниченный доступ на свои аэродромы .

В ответ на беспрецедентное предоставление этих прав доступа, а также принимая во внимание возросшие интересы национальной безопасности и вовлеченность США в дела региона, администрация Дж. Буша приняла решение существенно увеличить объемы содействия государствам Центральной Азии путем оказания «тщательно нацеленной» финансовой помощи. В сентябре 2000 г. США предполагали, что финансовая помощь всем пяти центральноазиатским государствам составит в 2002 финансовом году около 110,5 млн. долларов. Уже в 2001 г. эта цифра выросла более чем вдвое и составила 230 млн. долл., а в 2002 г. возросла до 594 млн. долл. . 14 марта 2002 г. администрация Дж. Буша выступила с инициативой «Счет вызовов тысячелетия», направленной на увеличение финансового содействия развивающимся странам на 50 % в течение трех следующих финансовых годов. Ожидается рост помощи государствам Центральной Азии на 39% . Более того, Агентство по международному развитию США выделило еще 22,2 млн. долл. на развитие новой Программы инвестирования в деятельность сообществ в Центральной Азии (CAIP) .

До событий 11 сентября 2001 г. действия США в Центральной Азии были направлены в основном на противодействие вызовам безопасности, возникшим в результате распада СССР и освоения энергетических ресурсов Каспия. Как уже было показано, в конце 1990-х гг. появилась новая «стратегия упорядочивания», направленная на достижение различных стратегических целей путем предоставления иностранного финансового содействия, освоения региональных энергетических ресурсов проведения программ военного сотрудничества. Террористические атаки на Нью-Йорк и Вашингтон усугубили и формализовали глубинные изменения в понимании США своих приоритетов национальной безопасности и стратегических интересов. «Вакуум безопасности» в Центральной Азии представлял серьезную угрозу национальной безопасности США, и ему необходимо было противодействовать.

Война с терроризмом вызвала глобальные геополитические изменения в Центральной Азии. Региональные державы вступили во взаимодействие с США, а те, в свою очередь, стали пытаться занять место основного гаранта безопасности региона, которое раньше принадлежало России. США становятся почти что «региональной» державой, так как превращают Центральную Азию в квазипротекторат, где вероятно развитие дестабилизирующих процессов, вызывающих озабоченность.

«Величайшая игра» в Центральной Азии: от сотрудничества к соперничеству

Военное присутствие США в Центральной Азии является прямым следствием нападения «Аль-Каиды» на США . Быстрое введение войск в регион, несомненно, привнесло стабильность в краткосрочной и среднесрочной перспективе, а также способствовало безопасности региона. Тем не менее, оно было направлено не на стабилизацию как таковую, а на противодействие прямой и явной угрозе национальной безопасности США. Некоторые аналитики также считают, что американское вторжение дало центральноазиатским государствам шанс «начать все сначала» .

Можно утверждать, что предполагаемое долгосрочное военное присутствие США в регионе может оказаться контрпродуктивным. Стремление США к доминированию в Центральной Азии может привести к возникновению двух вызовов, имеющих отношение к местным политическим реалиям и региональной безопасности. Они могут привести к возникновению долгосрочных трений внутри региона и региональной геополитической нестабильности.

Вызов первый: провоцирование региональной дестабилизации

Благодаря тому, что государства Центральной Азии не так давно входили в состав СССР, сегодня ими управляют светские режимы . Кроме того, эти страны могут похвастаться одним из самых образованных и умеренных суннитских мусульманских населений в мире. Тем не менее, одной из главных характеристик нынешних центральноазиатских режимов являются сильные традиции авторитаризма , коррумпированности элит, а также неуважения к закону и правам человека . Более того, центральноазиатские государства, за исключением Казахстана, являются одними из беднейших государств мира , а значит, представляют собой плодородную почву для развития радикальных мусульманских движений. Поэтому не вызывает удивления тот факт, что администрация США приняла решение бороться с причинами возникновения исламского терроризма путем оказания экономической помощи странам Центральной Азии. Но, несмотря на значительное увеличение объема, эта помощь по-прежнему покрывает всего лишь часть насущных потребностей государств региона. Можно даже сказать, что содействие этим странам со стороны Вашингтона предназначено лишь для того, чтобы склонить их к выполнению действий, находящихся в сфере американских интересов, и выделение финансовой помощи не направлено на реальное решение большинства политических и экономических проблем региона. Геополитические причины и преимущественно военный характер присутствия США обязывают Вашингтон заниматься почти всем происходящим в регионе. Американские чиновники даже ведут диалог с региональными властями по поводу нарушения прав человека в Центральной Азии. Критики обычно заявляют, что администрация Дж. Буша следует практике «двойных стандартов», так как готова игнорировать факты такого рода в обмен на безоговорочную поддержку своей политики . Таким образом, политика США в области содействия государствам Центральной Азии в условиях существования серьезных недостатков регионального политического устройства может способствовать развитию дестабилизирующих процессов, которые в свою очередь могут привести к нестабильности в различных областях.

Хотя причина этого и вполне понятна, содействие США государствам Центральной Азии все же слишком сконцентрировано на предоставлении военной помощи в ущерб остальным областям содействия. В 2002 финансовом году на программы содействия центральноазиатским государствам всего было выделено 564,4 млн. долл., из которых 187,5 млн. долл. предназначалось на цели безопасности и обеспечения правопорядка и 138,7 млн. долл. – на неопределенные цели «гуманитарной помощи». Лишь только 73,6 млн. долл. были направлены на программы по развитию демократии и 52,8 млн. долл.– на поддержание рыночных реформ . Этих средств недостаточно для решения поставленных Вашингтоном задач стабилизации в регионе, которые усугубляются крайней бедностью и взрывным ростом населения .

Население Центральной Азии вовсе не считает терроризм важной внутренней проблемой, в то время как оборот наркотиков, доставка продовольствия и здравоохранение вызывают гораздо большую обеспокоенность. С тех пор как иностранное содействие было удвоено в связи с событиями 11 сентября 2001 г., в регионе не было замечено ни экономического прогресса, ни укрепления демократии. Наоборот, считается, что ситуация с соблюдением прав человека, как и демократия, находятся в упадке . Фокусируя сотрудничество со странами региона исключительно на антитеррористических действиях с использованием силы и «гуманитарной помощи», вряд ли возможно обеспечить их интеграцию в западное общество и преобразовать их в либеральные демократии . Институциональные и демократические реформы могут с наибольшей вероятностью быть инициированы путем экономического развития и рыночных преобразований. Недостатки центральноазиатских государств не могут быть эффективно преодолены лишь путем обеспечения их безопасности или увеличения их военной мощи. Более того, нет сомнений в том, что авторитарные государства региона надеются на то, что покровительство, которое оказывают им США, отведет от них обвинения в нарушении прав человека и неспособности стать подлинно демократическими государствами. Увеличивающееся военное присутствие США может создать ощущение, будто Вашингтон оказывает поддержку местным коррумпированным элитам . Таким образом, нынешняя политика содействия государствам Центральной Азии, проводимая США, может не только повысить уязвимость войск, размещенных в них, но и обострить общественное недовольство, спровоцировать мятежи и увеличить поддержку радикальных исламистских движений.

Военное присутствие США не только косвенно оказывает поддержку авторитарным режимам, но и обеспечивает благодарной аудиторией экстремистские идеологические группы. С ростом неудовлетворенности масс привлекательность исламского радикализма как альтернативы унылой действительности все время растет. Несмотря на то, что наиболее радикальные исламистские движения и были формально уничтожены , тысячи бывших членов террористических групп скорее всего были рассеяны по всей Центральной Азии, и чем настойчивее местные власти проводят политику подавления, тем больше находится потенциальных последователей такого рода движений. Другими словами, если в рамках светского общества не осталось путей для развития оппозиции, а экономика государства продолжает пребывать в упадке, радикальные исламистские группировки будут продолжать формироваться и развиваться . Таким образом, США должны не только увеличить финансовое содействие, предоставляемое через механизм вроде «плана Маршалла», то есть скоординированную систему мер, направленную на экономическое развитие, но и начать пропагандировать ценности свободы и демократии, то есть начать «войну идей» против радикального исламизма. Существующее в некоторых странах Центральной Азии недовольство присутствием американских войск, а также тем авторитетом, которым эти войска обладают, также отражает озабоченность центральноазиатских правительств тем влиянием, которое военное присутствие США оказывает на региональный баланс сил.

Упоминание президентом Дж. Бушем Исламского движения Узбекистана в речи, произнесенной на совместном заседании обоих палат Конгресса 20 сентября 2001 г., очевидно, являлось реверансом в сторону Узбекистана, сделанным в расчете на приобретение его поддержки в военной кампании против «Талибана» и «Аль-Каиды». Благодаря доверчивости своего народа и продолжительному военному сотрудничеству, Узбекистан де-факто стал ключевым членом антитеррористической коалиции. Поэтому именно данное государство получило львиную долю средств, выделенных странам Центральной Азии после 11 сентября (например, 41% всех средств, выделенных в 2002 г., или 161,8 из 394,1 млн. долл.) . Узбекистан постепенно выскользнул из сферы влияния России и получил возможность утвердиться (с американской помощью и содействием) в качестве видного автономного игрока, способного влиять на развитие политических процессов в регионе . Президент Узбекистана И. Каримов явно пытался получить экономическую помощь и гарантии безопасности от США не только для борьбы с процветающими исламистскими движениями, но и для воплощения собственных амбиций и реализации своего намерения стать региональным гегемоном в Центральной Азии . Создавая фаворитов вместо проведения более взвешенной и честной политики относительно содействия центральноазиатским государствам, США рискуют обострить существующие противоречия и создать почву для региональных конфликтов, например, вокруг вопросов водоснабжения, незаконного оборота наркотиков, национальных меньшинств и территориальных споров.

Также вероятно смещение баланса сил в регионе из-за обострения и так уже серьезных трений между центральноазиатскими странами . Долгосрочное американское присутствие в Узбекистане является «палкой о двух концах». Оно может как заставить США стать фактическим гарантом неприкосновенности Узбекистана , так и оказать дестабилизирующее действие, усугубив сомнения населения в истинных намерениях присутствия США в Центральной Азии, что в свою очередь может ослабить поддержку со стороны Москвы и Пекина региональных антитеррористических усилий Вашингтона.

Подход США к обеспечению стабильности в Центральной Азии, основывающийся на расчетах соотношения сил и концепции национальных интересов, может оказаться вполне эффективным в краткосрочной перспективе, однако, скорее всего, окажется контрпродуктивным по прошествии значительного времени. Можно утверждать, что новая «Большая Игра» довольно сильно отличается от оригинала составом участников. Действительно, появилось множество негосударственных игроков, например радикальные террористические группировки исламистского толка или западные нефтяные компании. Кроме того, региональные государства используют США в своих интересах, пытаясь за их счет укрепить собственное влияние в регионе. Выигрыш в новой «Большой Игре» также гораздо существеннее. В случае выигрыша можно получить невиданную финансовую выгоду, обеспечить собственную энергетическую безопасность путем доступа к новым источникам энергоносителей, добиться воцарения ислама во всем регионе, достичь независимости государства или даже его превосходства над другими странами региона.

Следовательно, можно утверждать, что новая «Большая Игра» – этот тоже игра с нулевой суммой, в которой разыгрываются геополитическое и стратегическое доминирование в регионе, но на этот раз в ней участвует гораздо большее количество игроков. Отсюда берет начало концепция «Величайшей Игры» .

Вызов второй: Политика США в Центральной Азии провоцирует соперничество сверхдержав

Беспрецедентное по количеству войск и развернутой техники военное присутствие США в Центральной Азии иллюстрирует степень вовлеченности США в наиболее критичный с геополитической точки зрения регион . Сам факт наличия баз ВВС США являет собой не только беспрецедентный случай, но и имеет серьезное стратегическое значение. Интересы США преследуют различные стратегические цели, которые отмечают начало глубокого изменения политического ландшафта данного региона.

По прошествии более трех лет с момента, не имеющего аналогов в истории развертывания вооруженных сил США в Центральной Азии, остается по-прежнему сложно оценить его результаты и влияние на региональную геополитическую ситуацию в среднесрочной и долгосрочной перспективе. Тем не менее, можно утверждать, что до тех пор, пока Вашингтон не раскрыл в явном виде свои окончательные цели и не разъяснил стратегию выхода из региона, само присутствие американских вооруженных сил в Центральной Азии может иметь непредсказуемую политическую цену и, вероятно, способно обострить геополитическое соперничество между основными игроками, присутствующими в регионе, – Россией, Китаем и США .

Создание американских военных баз в регионе было оправдано временной необходимостью проведения боевых действий в Афганистане против «Талибана» и «Аль-Каиды».

Однако, как стало видно после завершения военных действий, пребывание американских военных оказалось постоянным и непропорционально большим для достижения ранее обозначенных целей.

Продолжающееся присутствие вооруженных сил США в Европе, на Балканах, в Японии, Южной Корее и Персидском заливе ясно показывает, что там, где они были однажды размещены, они скорее всего и останутся. Успешное завершение контртеррористической операции в Афганистане совпало с началом процесса построения афганской государственности и возможного вовлечения НАТО в лице «Международных сил по поддержанию безопасности-IV». В сделанных до этого момента заявлениях официальных лиц подчеркивалось, что США не планировали постоянного военного присутствия в регионе . Поэтому окончание военных действий в Афганистане должно было повлечь за собой уменьшение американского присутствия в Центральной Азии, привести к постепенному выводу войск и закончиться возвращением к геополитическим концепциям, определявшим степень военного участия США в регионе до 11 сентября. Однако, принимая во внимание значительные средства, вложенные в усовершенствование различных объектов для создания на их основе военного потенциала передового базирования, США скорее всего попытаются остаться в регионе дольше – на случай необходимости боевого развертывания в будущем . Кроме того, расположение американских войск в Центральной Азии не отвечает ранее заявленной цели уничтожения остатков движения «Талибан» и «Аль-Каиды». В начале 2002 г. высшие американские чиновники, например заместитель министра обороны П. Вулфовиц, начали раскрывать свои планы, хотя и весьма туманным и случайным образом: «Военные базы США в Центральной Азии могут иметь скорее политическое, чем военное значение […] и являться предупреждением […] о том, что [США] имеют возможность возвратиться и еще вернутся в регион» .

В октябре 2003 г. президент России В.В. Путин лично провел церемонию открытия новой российской авиационной базы в Киргизии, расположенной всего лишь в нескольких километрах от базы ВВС США в Манасе. Факт открытия первой с момента распада СССР российской военной базы на иностранной территории именно в этом месте может говорить об усилении геополитического соревнования в регионе , а также может быть расценен как попытка уравновесить растущее влияние США в Центральной Азии.

Расширение американского присутствия в регионе влечет за собой усиление геополитического соперничества США с двумя крупнейшими соседними державами, имеющими протяженные общие границы с государствами Центральной Азии. Поэтому трудно предположить, что Центральная Азия сможет наслаждаться настоящей стабильностью в ближайшее время, так как соседние державы по-прежнему рассматривают регион в качестве собственного «стратегического заднего двора» и потому оценивают наращивание американской военной мощи как проявление агрессивной по отношению к ним политики.

Хотя и можно утверждать, что американские и российские интересы в регионе «не являются полностью совместимыми или несовместимыми» , Вашингтон явно, хотя и неофициально, воспринимается как преемник Москвы на посту регионального гаранта безопасности. Длительное американское присутствие разрушало бы российское представление об обладании особыми правами в регионе и заставляло бы Москву рассматривать его как вторжение в ее традиционную сферу интересов, в ее «ближнее зарубежье» .

Интересы России действительно сильно совпадали с американскими после событий 11 сентября и в основном также лежали в области обеспечения безопасности . Россия стала первой страной, поддержавшей США в их войне с терроризмом, – кроме того, Москва разделяла мнение Вашингтона об опасности радикального исламского терроризма. Здесь можно сказать, что новым фактором «Величайшей Игры» является присутствие в ней сотрудничества наряду с соперничеством . Это новое антитеррористическое стратегическое партнерство также дало России возможность вновь войти в клуб сверхдержав . Несмотря на уверения во взаимной дружбе, прозвучавшие с обеих сторон во время празднования трехсотлетия Санкт-Петербурга в июне 2003 г., присутствие США в Центральной Азии до сих пор остается одним из главных раздражителей в непростых отношениях между Вашингтоном и Москвой. Понятно, что при отсутствии четкого графика вывода американских войск из Центральной Азии, Москва станет считать, что Вашингтон использует войну с терроризмом в качестве возможности расширить сферу своего военного влияния на приграничные области России. Более того, США приходится принимать во внимание тот факт, что российские политики и высокопоставленные военные расходятся во мнениях о том, каким образом следует реагировать на изменение геополитической ситуации, произошедшее в Центральной Азии, и делать различные политические заявления для того, чтобы «умаслить» Россию . Сообщается, что некоторые российские политики и военные заявляли, что они рассматривают присутствие США как препятствие на пути к достижению стратегической цели доминированию в регионе . В конечном счете, можно утверждать, что после того, как стабильность в Афганистане будет восстановлена, создание южного пути экспорта нефти, лоббируемое американскими нефтяными компаниями «Юнокал» и «Дельта Ойл», изолирует Россию еще сильнее .

Вследствие изложенного, в течение 2002 и 2003 гг. Россия продемонстрировала глубокие разногласия с США по целому ряду международных проблем и даже развивала отношения со странами «оси зла». Более того, Москва удвоила усилия по уравновешиванию американского военного присутствия в основном путем демонстрации собственной военной мощи , а также путем поддержки международных организаций, занимающихся вопросами безопасности Центральной Азии , и заключения двусторонних договоренностей со странами региона . Эти события не столько подчеркивают успешность развития мультилатерализма в Центральной Азии, сколько являются следствиями попыток Москвы противодействовать присутствию Вашингтона в регионе. Таким образом, к концу 2003 г. характер «Большой Игры» между Россией и США изменился, сотрудничество сменилось соревнованием.

Итак, постоянно нарастающее военное присутствие США в Центральной Азии может привести не только к ухудшению российско-американских отношений, но и спровоцировать неприкрытое, невыгодное обеим сторонам соперничество за влияние в регионе.

Наращивание американской военной мощи в регионе вызывает озабоченность не только России, но и Китая, который также привык рассматривать Центральную Азию в качестве своей вотчины . Хотя Пекин изначально и не возражал против вторжения США в Афганистан, и даже в чем-то поддерживал это вторжение , сегодня он имеет серьезные причины волноваться по поводу продолжающегося американского присутствия в регионе – ведь оно может быть расценено как начало процесса окружения и сдерживания Китая . Появление сил США неподалеку от западной континентальной границы Китая, имеющей стратегическую важность, и одновременное военное развертывание в районе его восточных морских границ , а также в Южной и Восточной Азии, выглядят так, будто США предпринимает заранее обдуманные действия по геостратегическому окружению КНР . Появление новой возможной угрозы у западных границ , неподалеку от богатой энергоресурсами провинции Синьцзян, не только провоцирует Пекин пересмотреть концепции своей безопасности, в данный момент направленные, в основном, на отражение угрозы с востока, но и подрывает «идеологическую безопасность» китайского правящего режима . Поэтому Китай, скорее всего начнет увеличивать численность и оснащенность своих вооруженных сил и распространять свое экономическое влияние по всей Центральной Азии, создавая, таким образом, почву для дестабилизации в регионе.

Заключение

Начавшаяся после событий 11 сентября 2001 г. под предводительством США всемирная война с терроризмом привела к уменьшению угроз региону Центральной Азии, исходивших от радикальных исламистских террористических движений, и привела к установлению там некоторой стабильности в краткосрочной перспективе. Более того, сильно возросло геополитическое значение Центральной Азии. Вашингтон стал играть ключевую роль в обеспечении безопасности стран региона, а затем начал указывать им на необходимость проведения реформ, направленных на поддержание мира и эффективное экономическое развитие. Тем не менее, в условиях отсутствия искреннего взаимопонимания между США и крупнейшими странами, имеющими свои интересы в регионе, перспективы долгосрочной стабильности в Центральной Азии остаются туманными.

Затянувшееся военное присутствие США в регионе рассматривается Россией и Китаем как неприкрытая экспансия США в их сферы влияния, а также может быть интерпретировано этими двумя государствами как стратегическая угроза интересам их национальной безопасности. Таким образом, действия США в Центральной Азии имеют все шансы оказаться контрпродуктивными и могут спровоцировать соперничество, подрывающее безопасность и процветание любой страны региона. Уничтожив угрозу Центральной Азии, исходившую из Афганистана, Вашингтон может дестабилизировать регион, провоцируя как трения между государствами, имеющими интересы в регионе, так и внутренние конфликты в них. Сотрудничество в борьбе с терроризмом может смениться соперничеством в «Большой Игре» за влияние на регион.

США должны всячески препятствовать чрезмерному усилению какого-либо из игроков, избегать односторонних действий, которые скорее всего приведут к укреплению в центральноазиатских государствах подозрений об истинных мотивах американского вторжения. Вашингтону также необходимо продолжать поощрять поддержку своей антитеррористической кампании со стороны государств региона.

Тем не менее, основной проблемой, стоящей перед Вашингтоном, является вовсе не необходимость уничтожения террористов в Центральной Азии, а управление созданным им «Pax Americana». Возможно, США уже распространили свое влияние на слишком большое количество территорий. США должны не просто вывести войска из Центральной Азии. Они должны также начать способствовать развитию внутрирегионального сотрудничества в области безопасности путем оказания сбалансированной финансовой и технической помощи местным межправительственным организациям, полагаясь при этом на межрегиональные инициативы, например на «Партнерство во имя мира» НАТО или Шанхайскую организацию сотрудничества.

Примечания

Перевод – В.Г. Федченко. ПИР-Центр, 2004. Точка зрения автора данной статьи может не совпадать с точкой зрения Женевского центра политики безопасности или правительства Франции.

Процитировано в: Loeb Vernon. Footprints in Steppes of Central Asia. Washington Post. 2002, February 9.

Под термином «Центральная Азия» в данной статье подразумеваются пять республик бывшего СССР в том виде, в котором они были созданы в 1924 г. И.В. Сталиным, произвольно проведшим их границы, и которые, как теперь считается, и составляют Центральную Азию: Казахстан, Киргизия, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан. Тем не менее, традиция определять Центральную Азию как группу этих пяти стран имеет сомнительную ценность. Для эффективной выработки политических решений и качественного стратегического анализа необходимо иметь цельное видение всего региона, который, со стратегической точки зрения, вовсе не замкнут внутри своих границ. Поэтому, вообще говоря, было бы правильнее думать о нем как о «Большой Центральной Азии» или «Внутренней Азии». См.: Hooson David. Inner Asia: a geographical perspective. Caucasus and Central Asia Newsletter. 2002, Summer.

Концепция «новой Большой Игры» стала неотъемлемой частью литературы, посвященной Центральной Азии и применяется, явно или неявно, в академических исследованиях, журналах и официальных сообщениях. Эта концепция признана во все мире, однако она весьма серьезно отличается от оригинальной концепции «Большой Игры». См. по данному поводу: Menon Raja. The New Great Game in Central Asia. Survival. 2003. Vol.45, No.2, Summer. P.187-204. См. также: Edwards Matthew. The New Great Game and the New Great Gamers: Disciples of Kipling and Mackinder. Central

Это понятие было придумано 1830-е гг. для описания российско-британского соперничества в Афганистане, но не использовалось широко вплоть до начала XX в., когда оно стало популярным благодаря роману Р. Киплинга «Ким».

Термин «новая Большая Игра» описывает сегодня соперничество великих держав за влияние на энергетические ресурсы Центральной Азии и варианты пролегания трубопроводов. Но несмотря на то, что большинство экспертов сводит значение этого термина к простому «энергетическому империализму», рассматривая проблему исключительно с точки зрения нефтяных запасов (см., например: Kleveman Lutz. The New Great Game: Blood and Oil in Central Asia. Atlantic Monthly Press, 2003. P. 304), «новую Большую Игру» необходимо также рассматривать и с геостратегической точки зрения.

Миф «американской стратегии новых рубежей» обычно подразумевает территориальную экспансию. Тем не менее, после «Новых космических рубежей» 1960-х гг. этот термин несет в себе и гораздо более стратегические концепции.

Maynes, Charles William. America Discovers Central Asia. Foreign Affairs. 2003. Vol. 82, No.2, March-April. P. 120-132.

Luong, Pauline Jones and Erika Weinthal. New Friends, New Fears in Central Asia. Foreign Affairs. 2002. Vol.81, No.2, March-April. P.61.

Talbott Strobe. A Farewell to Flashman: American Policy in the Caucasus and Central Asia. Address at the Johns Hopkins School of Advanced International Studies, Washington, DC, 21 July 1997.

Blank Stephen. The United States and Central Asia. In: Central Asian Security, the New International Context. Washington, D.C.: Brookings Institution Press, 2000. P.130.

Hill Fiona. Une strategie incertaine: la politique des Etats-Unis dans le Caucase et en Asie centrale. Politique Etrangere. 2001. Fevrier, No.1. P. 95–108.

В декабре 1993 г. вице-президент США А. Гор и президент Казахстана Н. Назарбаев подписали Соглашение о совместном уменьшении угрозы, в соответствии с которым в Казахстане были уничтожены 104 ракеты SS-18 и их пусковые установки. См.: Wishnick Elizabeth. Growing U.S. Security Interests in Central Asia. Strategic Studies Institute, U.S. Army War College. 2002, October. P.3.

Вообще-то, Администрация по энергетической информации США (American Energy Information Administration, EIA) предполагает, что мировой спрос на нефть вырастет на 56 % к 2020 г. и достигнет 119,6 млн. баррелей в день. Зависимость США от импортируемой нефти, вероятно, к 2020 г. вырастет с текущих 57 до 64 % от всей потребляемой нефти.

См. данные в: Cordesman, Anthony H. The U.S. Government View of Energy Developments in the Caspian, Central Asia, and Iran. W.: Center for Strategic and International Studies. 2000, April 27. См. также доклады Министерства энергетики США (US Department of Energy, DOE) за 1998 г.: http://www.eia.doe.gov.emeu/cabs/caspgrph.html По оценкам DOE и EIA, подтвержденные запасы Казахстана составляют от 10 до 17,6 млрд. баррелей нефти и от 53 до 83 трлн. кубических футов природного газа. По тем же оценкам, Туркменистан также имеет от 98 до 115 трлн. кубических футов подтвержденных запасов природного газа. В 2000 г. в Казахстане было разведано газовое месторождение Кашаган, одно из самых больших в мире. Хотя Узбекистан и останется крупнейшим региональным производителем природного газа еще какое-то время, его экспортный потенциал, возможно, окажется малозначимым уже к

2005–2010 гг. из-за высокого уровня внутреннего потребления, обусловленного наиболее многочисленным населением по сравнению с остальными странами региона.

Этот процесс достиг своего апогея в ноябре 1999 г., когда президент Б. Клинтон лично подписал Соглашение о строительстве нефтепровода Баку – Джейхан, идущего в обход России. Данное обстоятельство ясно демонстрирует взаимосвязь между деловыми интересами и вопросами национальной безопасности и обороны. См.: Nichol Jim. Central Asia’s New States: Political Developments and Implications for U.S. Interests. Issue Brief for U.S. Congress. Foreign Affairs, Defense, and Trade Division. Congressional Research Service. 2003, April. P.14.

Казахстанское нефтяное месторождение «Тенгиз» начала эксплуатировать компания «Chevron-Texaco» в 1993 г., позже к ней присоединились «U.S. Mobil» и «Лукойл». Также можно упомянуть давление, оказанное американской компанией «Unocal» с целью открыть южный путь экспорта нефти из Туркменистана в Индию, через Афганистан, контролировавшийся талибами.

National Security Strategy for a New Century. Washington, DC: White House. 1999, December. См. также закон: The Silk Road Strategy Act. 1999, 106th Congress, 1st Session, P. 1–5.

Zinni Anthony. Avoid a Military Showdown with Iraq. Middle East Quarterly. 1998. Vol.5, No.3, Fall. P. 64.

Butler Kenley. U.S. Military Cooperation with the Central Asian States. Monterey Institute of International Studies. 2001, September 17.

Как утверждает профессор К. Келлехер, которая непосредственно участвовала в создании «Центразбата», влияние России в регионе значительно уменьшилось. Интервью, 15 января 2004. Если бы «Центразбат» находился в рамках программы «Партнерства ради мира», то это не было бы исключительно натовской программой. См.: Bronson B. R. NATO’s Mixed Signal in the Caucasus and Central Asia. Survival. 2001. Vol.42, No.3, Autumn. P. 132.

См.: Geopolitique du Tadjikistan, le nouveau Grand jeu en Asie centrale. Ellipses, 2000. P. 104.

Бригадный генерал морской пехоты США М.Р. Берндт, руководитель учений о совместной подготовке Атлантического командования США, заявил о маневрах «Центразбата», что «целью является предварительная подготовка, и если нам когда-либо будет приказано выполнить задание вроде этого, то мы будем заранее знать, кого встретим». См.: Butler Kenley. Op.cit.

Vassort-Rousset, Brigitte. The U.S. Silk Road Strategy: American Geostrategy For Central Asia. ARES. 2003. No.50, January.

Facon Isabelle. Entre interets politiques et enjeux de securite: les dilemmes de la Russie en Asie centrale. Les Cahiers de Mars. 2003. №177 .

Например, Ф. Хилл утверждает, что США смогли преуспеть лишь в разделении региона, не сумев все же полностью подчинить его своему влиянию. Hill, Fiona. Op. cit.

Djalili Mohammad-Reza and Thierry Kellner. Les Etats-Unis et l’Asie Сentrale apres le 11 septembre 2001. Revue Francaise de Geopolitique. Geopolitique des Etats-Unis, Ellipses. 2003. No.1. P. 243.

Brzezinski Zbigniew. The Grand Chessboard. NY: Harper Collins Publishers, Basic Books. 1997.

State’s Jones Testifies on U.S. Policy Towards Central Asia. U.S. Department of State, Testimony for House Subcommittee. 2003, October 29.

Hill, Fiona. The United States and Russia in Central Asia. The Aspen Institute Congressional Program, The Brookings Institution. 2002, August 15.

Cohen, Ariel. Radical Islam and U.S. Interests in Central Asia. Testimony before the Subcommittee on Middle East and Central Asia, Committee on International Relations, U.S. House of Representatives. 2003, October 29.

Акташ Чирчик, Денау, Кагайты и Тузель. См.: Butler, Kenley. Central Asian Military Bases. Monterey Institute of International Studies, NIS Nonproliferation Program. 2001, October 11. См. также: Schmitt, Eric and Dao James. U.S. Is Building Up its Military Bases in Afghan Region. New York Times. 2002, January 9.

Таджикистан является членом Договора о коллективной безопасности стран СНГ (также известного как «Ташкентский договор», хотя Узбекистан и вышел из него), и к тому же его южные границы защищает шеститысячная российская 201-я мотострелковая дивизия, а также примерно двадцатитысячный контингент пограничных войск. См.: Butler, Kenley. Ibid.

Пархар Худжанд, Курган-Тюбе и Куляб. См.: Loeb Vernon, Susan B. Glasser. Tajikistan Allows U.S. to Assess 3 Air Bases. Washington Post. 2001, November 3; Gordon Michael R., C.J. Chivers. A Nation Challenged: U.S. May Gain Use of More Air Bases to Strike Taliban. New York Times. 2001, November 5.

В отличие от соглашений с двумя предыдущими государствами, это соглашение не оговаривает тип самолетов и набор миссий, которые военно-воздушные силы союзников могут выполнять с аэродрома «Манас». В Узбекистане и Таджикистане США могли, хотя и лишь теоретически, проводить только гуманитарные и поисково-спасательные операции. См.: Oliker Olga and Thomas S. Szayana. Faultlines of Conflict in Central Asia and the South Caucasus. Implications for the U.S. Army. Rand Arroyo Center, 2003. P. 269.

Хотя Казахстан и является участником программы НАТО «Партнерство во имя мира» и осуществляет двустороннюю и многостороннюю деятельность совместно с США и НАТО, Астана осторожно поддерживает равновесие в отношениях как с Россией и США, так и с Китайской Народной Республикой. Официально объявленный нейтральный статус Туркменистана скорее всего не позволит ему предложить нечто большее, чем содействие в проведении гуманитарных миссий. См.: Bisenova A. Kazakhstan tries to balance disparate interests. Eurasia Insight. 2001, 9 October; Kaiser R.

Например, США пообещали утроить иностранную помощь Узбекистану и довести ее до 160 млн. долл. при условии, что в этой стране произойдут «демократические преобразования в обществе». См.: United States – Uzbekistan Declaration on the Strategic Partnership and Cooperation framework. U.S. Department of State Fact Sheet. 2002, March 12.

Promoting Long-term Stability in Central Asia: U.S. Government Assistance One Year After 9/11. U.S. Department of State, Bureau of European and Eurasian Affairs Fact Sheet. 2002, November 27.

Central Asia: Community Action Investment Program. U.S. Department of State Fact Sheet. 2002, July 11.

Утверждалось также, что Вашингтон взял на себя основную часть задачи по обеспечению безопасности в Центральной Азии потому, что существующие региональные организации не могли достаточно эффективно справиться с исламским терроризмом. Тем не менее, несколько межгосударственных организаций в Азии были готовы видоизменить свою структуру для противодействия новым транснациональным угрозам. См.: Wishnick Elizabeth. Op.cit. P. 17.

Olcott, Martha Brill. Taking Stock of Central Asia. Journal of International Affairs. 2003. Vol.56, No.2. Spring. P. 3.

Почти все главы центральноазиатских государств во времена СССР занимали высокие посты в КПСС, за исключением президента Таджикистана Э. Рахмонова.

Президент Фонда «Евразия» Ч. Мейнс утверждает, что «в Центральной Азии почти нет почвы для развития демократии, даже в ее фольклоре героями являются Чингисхан и Тамерлан. В регионе ценится интрига и военное превосходство, а не компромисс и уступки. Десятилетия советского правления лишь укрепили эти авторитарные традиции». См.: Maynes Charles William. America discovers Central Asia. Foreign Affairs. 2003, March-April. P. 131.

По данным организации «Human Rights Watch» (HRWO), центральноазиатские государства несут ответственность за «жестокое обращение с заключенными, использование пыток в местах лишения свободы, жесткий контроль над средствами массовой информации и постоянный запрет на независимые политические партии и общественные движения». См.: Human Rights Watch World Report 2001. New York, 2002. P. 370-378.

Что тем более удивительно, если учесть, что государства Центральной Азии владеют большим количеством минеральных ресурсов, включая богатые запасы полезных ископаемых. Казахстан, Туркменистан и Узбекистан находятся в числе 20 стран мира, имеющих наибольшие подтвержденные запасы природного газа. См.: Cordesman Anthony. The US Government View of Energy Developments in the Caspian, Central Asia and Iran. Center for Strategic and International Studies. 2000, April 7. P. 8. В марте 2001 г. EIA заявила, что, по ее оценкам, один Узбекистан имеет запасов нефти и природного газа на один триллион долларов.

Rasizade Alec. Washington and the Great Game in Central Asia. Contemporary Review. 2002, May. По данным, приведенным в Докладе о свободе вероисповедания, выпущенном Государственным департаментом США в 2002 г., в Узбекистане по религиозным и политическим обвинениям в заключении содержится более семи тысяч человек. См.: http://www.state.gov/g/drl/rls/irf/2002. Тем не менее, необходимо помнить, что все двусторонние декларации между США и Казахстаном, Киргизией, Таджикистаном и Узбекистаном обязывают США способствовать развитию гражданского общества в государствах Центральной Азии.

U.S. Assistance to Central Asia. U.S. Department of State Bureau of European and Eurasian Affairs Fact Sheets. 2002. (http://www.state.gov/p/eur/rls/fs/c5738.htm). При этом Государственный департамент США признает, что «внутренние условия в государствах Центральной Азии не способствуют долгосрочной стабильности. Региональной безопасности угрожают отсутствие перспектив в экономике, разочарование в политических процессах, социальная деградация, изоляция и конфликты внутри региона». См.: U.S. Department of State Bureau of European and Eurasian Affairs Fact Sheet. 2002, November 27. (http://www.state.gov/p/eur/rls/fs/15560).

Киргизия получает наибольшее содействие в проведении рыночных реформ, хотя и уже является членом Всемирной торговой организации (ВТО).

Более двух третей жителей Таджикистана живет меньше чем на два доллара в день. Половина жителей Киргизии и треть жителей Узбекистана живет за чертой бедности. См.: Maynes Charles. Op.cit. P.123.

Tabyshalieva A. Human rights and Democratization in Central Asia after September 11. Nordic Newsletter of Asian Studies. 2002, No.3; Khamidov A. Regional experts call on U.S. to bolster civil society. Eurasia Insight. 2002, October 2.

За исключением Республики Кыргызстан, которая в 1998 г. стала 133-й страной, получившей статус полноправного члена ВТО. Несмотря на это, Киргизия по-прежнему считается страной, не соответствующей всем принципам западной демократии.

Опросы общественного мнения, проведенные в Центральной Азии с осени 2001 по весну 2002 г. Государственным департаментом США, продемонстрировали наличие «значительного недовольства населения военным присутствием США в регионе». Wishnick Elizabeth. Op.cit. P. 31. Во время своего визита в Центральную Азию весной 2002 г., министр обороны США Д. Рамсфельд отметил «прекрасное сотрудничество с пятью государствами Центральной Азии в борьбе против терроризма», вовлеченность этих государств в программу НАТО «Партнерство во имя мира», их собственные «усилия по уничтожению террористических организаций», угрожающих государственной безопасности. Но, как отметил Питер К. Форстер, Д. Рамсфельд «не упомянул ситуацию с соблюдением прав человека или с развитием демократических ценностей в этих государствах». См.: Forster Peter K. Balancing American Involvement In Uzbekistan. Connections. 2003. Vol. II, №1, March. P. 48.

Хотя Исламскому движению Узбекистана был нанесен серьезный ущерб в ходе операции «Несокрушимая свобода», это движение сохранилось в подполье в Ферганской долине. Эта долина находится на территории восточного Узбекистана, Южной Киргизии и северного Таджикистана. Ее население составляет около 10 млн. человек. Это одна из наиболее густонаселенных и плодородных областей Центральной Азии, хотя уровень безработицы там составляет около 80%. Будучи политическим и культурным центром ислама в Центральной Азии, а также являясь основным источником продовольствия и воды для всего региона, Ферганская долина всегда являлась базовым районом, в котором действовало и набирало сторонников Исламское движение Узбекистана. См.: Cornell Svante E. and Regine A. Spector. Central Asia: More than Islamic Extremists. Washington Quarterly. 2002, Winter. P. 193-206.

«Хизб ут-Тахрир аль-Ислами» («Партия исламского освобождения») начинает угрожать не только стабильности в Центральной Азии, но и американским интересам в регионе. Созданная в 1953 г. в Иордании и Саудовской Аравии, она ставит перед собой цель создать единое исламское сверхгосударство, халифат в Центральной Азии, который должен управляться по законам шариата. Хотя Партия исламского освобождения и не пропагандирует насильственное свержение существующих режимов, она объявила джихад против США. «Хизб ут-Тахрир» использует экономический спад в регионе, и, в частности, в Ферганской долине, для пропаганды своих целей и вербовки новых членов. Cohen Ariel. Op. cit.; Makarenko Tamara, The Сhanging Dynamics of Central Asian Terrorism. Jane’s Intelligence Review. 2002, February 1.

Президент США Дж. Буш лично признал необходимость работы над данной проблемой в Стратегии национальной безопасности, где он призвал США «вести войну идей для того, чтобы выиграть сражение с международным терроризмом». См.: National Security Strategy of the United States of America. White House. 2002, September 20. P. 6.

Имеется в виду тот факт, что общественное мнение отражает предпочтения, высказанные средствами массовой информации. Собственно говоря, СМИ Узбекистана, контролируемые правительством, в основном высказывались в поддержку военного присутствия США, в то время как отношение СМИ было скептично в Киргизии и негативно в Казахстане. О текущей ситуации со СМИ и развитием демократии см.: Olcott Martha Brill. Op.cit. P. 9

См. данные в: U.S. Assistance to Central Asia. U.S. Department of State Bureau of European and Eurasian Affairs Fact Sheets. 2002. (http://www.state.gov/p/eur/rls/fs/c5738.htm); Senior U.S. Diplomat Hails Improved Relations with Uzbekistan. Associated Press. 2002, June 14; Khan Natalya. The Afghanistan Campaign: Implications for Uzbekistan. Caucasus and Central Asia Newsletter. 2002, Issue 2, Summer. P. 10.

Отсюда вытекает решение, принятое 25 апреля 1999 г., присоединиться к ГУУАМ, в который вошли Грузия, Украина, Узбекистан, Азербайджан и Молдова, в качестве противовеса подконтрольному Москве СНГ. Узбекистан «временно» вышел из ГУУАМ в июне 2002 г. из-за «отсутствия прогресса» при решении вопросов безопасности. См.: Radio Free Europe/Radio Liberty Newsline, Vol. 6, №111, Part I, June 14 and 26, 2002. http://www.rferl.org/newsline/2002/06/2-tca/tca-260602-asp

Oliker Olga and Thomas S. Szayana. Op.cit. Summary, P. 25

«Президент Ислам Каримов разработал идеологию, основанную на преклонении перед прошлым, включая культ эмира Тимура (Тамерлана), в честь которого в центре Ташкента воздвигнут памятник. Империя Тамерлана занимала бoльшую часть современной Центральной Азии, достигала России на западе, Китая и Индии на востоке. Это откровенный культ военной мощи и территориальной экспансии». Cohen Ariel. U.S Foreign policy Interests and Human rights in Central Asia. Heritage Foundation. 2001, July 18.

По этому поводу см.: Luong, Pauline Jones and Erika Weinthal. Op.cit. P. 69.

Следует упомянуть, что Узбекистан занимает третье место среди стран Центральной Азии по величине территории и первое по числу жителей. Его население составляет около 25 млн. человек. Более того, узбеки являются заметным национальным меньшинством в соседних государствах и в китайской провинции Синьцзян. Именно тот факт, что большое количество узбеков проживают вне Узбекистана, может служить основанием для постоянных притязаний президента И. Каримова на господство в регионе. Miletitch Alexandre. Au centre de la peripherie: enjeux actuels et a venir de l’Asie centrale. Armees d’Aujourd’hui. 2002, №.273, Septembre. P. 31

О. Оликер и Т.С. Заяна утверждают, что развитие близких отношений между Узбекистаном и США чревато созданием рычагов влияния на Вашингтон со стороны Ташкента, что может привести к вовлечению США в боевые действия, направленные на защиту Узбекистана и режима, правящего в нем. Oliker Olga and Thomas S. Szayana. Op.cit. P.356. В докладе «Стратегия США в Центральной Азии» американского Института анализа внешней политики М. Суини также подчеркивает, что «стратегический союз с Узбекистаном подрывает интересы безопасности США в регионе». Цит. по: Blua, Antoine. Central Asia: Report Calls on U.S. to Rethink its Regional Approach. Eurasia Insight. 2004, 22 February. (http://www.eurasianet.org/departments/insight/articles/eav022204-pr.shtml).

Термин «Величайшая Игра» впервые был употреблен французским полковником в отставке Р. Канья, написавшим диссертацию по Центральной Азии и живущим в Бишкеке. Тем не менее, диссертация полковника Р. Канья почти полностью посвящена геоэкономическому соперничеству между сверхдержавами, имеющими интересы в регионе. Cagnat Rene. Asie Centrale: le Tres Grand Jeu. Revue de la Defense Nationale. 2002, May. P. 27-38.

Автору не удалось найти единую ясную официальную оценку численности американских солдат, а также боевых и транспортных самолетов в пяти государствах Центральной Азии. Оценка количества солдат, постоянно расквартированных в центральноазиатских государствах, колеблется между четырьмя и десятью тысячами – в зависимости от источника.

Нет сомнений, что Иран является еще одной крупнейшей региональной державой, которая, скорее всего, работает на подрыв американских стратегических интересов в Центральной Азии. Кроме того, Тегеран рассматривает расширение американского присутствия в регионе как основную угрозу, исходящую от американской военной мощи. Принимая во внимание беспрецедентные дипломатические успехи США и европейских государств в ядерной области в конце 2003 г., можно также утверждать, что Иран вряд ли в еще большей степени будет вовлечен в геостратегическое соперничество в Центральной Азии.

Как заявил на конференции в Ташкенте главнокомандующий Центрального командования США генерал Т. Фрэнкс, «у нас нет никаких долгосрочных планов присутствия ни в Узбекистане, ни в любой другой стране Центральной Азии». Office of International Information Programs, U.S. Department of State, 2002, January 24; По словам помощника госсекретаря США по вопросам Европы и Евразии Э. Джонс, «США не хотят иметь свои базы в этом регионе». См.: U.S. Wants Engagement, Not Bases, in Central Asia. Office of the Spokesman, U.S. Department of State, 2002, February 22; Пресс-секретарь Центрального командования подполковник М. Комптон заявил: «На сегодняшний день вооруженные силы США не возводят никаких постоянных строений в зоне своей ответственности». См.: Jontz Sandra. U.S. military looking at long-term options in Central Asia. Stars and Stripes. 2002, March 1; По словам заместителя помощника госсекретаря США по вопросам Европы и Евразии Б.Л. Паско, «у США нет намерений строить большие долговременные базы в регионе». См.: U.S. Intensifying Efforts in Central Asia. CDI Russia Weekly. 2002, September 24; Во время своего визита в Узбекистан в феврале 2004 г. министр обороны США Д. Рамсфелд дал понять, что США намереваются организовать так называемые «действующие позиции» («operating sites») в Азии и разъяснил, что они «не будут постоянны в том смысле, в каком постоянна военная база, но станут местом, где США и страны коалиции смогут периодически получать поддержку». См.: Blank S. U.S. Strategic Priorities Shifting in Central Asia. Eurasia Insight. 2004, 25 March. (http://www.eurasianet.org/departments/insight/articles/eav032504a-pr.shtml)

Полковник Б. Монтгомери, командир группы инженеров, техников и проектировщиков 376-го экспедиционного крыла ВВС США, в международном аэропорту «Манас», Киргизия, заявил: «Откровенно говоря, наше долгосрочное присутствие здесь продолжится и после окончания боевых действий». См.: Loeb Vernon. Оp.cit. Тем не менее, нужно учесть, что природа такого присутствия может существенно различаться, – например, оно может свестись к простому нахождению техников и обслуживающего персонала, поддерживающих те или иные здания и установки в законсервированном состоянии.

Процитировано в: Loeb Vernon. Op. cit.

Тем не менее, президент В.В. Путин осторожно разъяснил, что он не видит причин для соперничества и противоречий, так как эти две авиабазы имеют совершенно различное назначение. Кроме того, В.В. Путин заявил агентству Интерфакс, что «база в «Манасе» является временной, в то время как новая российская база заработала на постоянной основе». Utyaganova Maria. Opening of Russian Airbase in Kyrgyzstan. Analyst. Central Asia-Caucasus Institute, Johns Hopkins University. 2003, November 5.

Olcott, Martha Brill. The Situation on the Ground: Security Risks and Opportunities in Central Asia. 2003, November 19. Seminar held at the Carnegie Endowment for International Peace. (http://www.ceip.org/files/events/OlcottSitonground.asp)

Имея геополитические интересы в Центральной Азии, Россия чувствует себя обязанной содействовать развитию государств региона. Некоторые эксперты, например Х. Салуквадзе, утверждают, что «Россия является заложником своей собственной колонизаторской истории». Salukvadze Khatuna. The US on the Silk Road of expansion to Eurasia? Analyst. Central Asia-Caucasus Institute, Johns Hopkins University. 2002, March 13. (http://www.cacianalyst.org)

Как утверждает Ч. Фербэнкс, специалист по Центральной Азии в институте Джонcа Хопкинса, «Россия крайне напугана нашим пребыванием там». См.: Buzbee, Sally. United States expanded influence likely to remain in Central Asia. Associated Press. 2002, March 12. (http://www.globalsecurity.org/org/news/2002/020312-attack01.htm); бывший Спикер Государственной Думы Г.Н. Селезнев также заявил: «Я бы не одобрил появление постоянных военных баз США в Центральной Азии» Yankees are coming and the Russians are Upset. Economist. 2002, January 17; В конце 2003 г. министр обороны РФ С. Б. Иванов заявил, что Москва смирится с существованием американских баз в Центральной Азии только на время проведения антитеррористической операции в Афганистане, и не дольше. Blank S. Op. cit.

Территории самой России также угрожают терроризм и поставки наркотиков, идущие из Афганистана через Центральную Азию. Необходимо помнить, что, начиная с 2000 г., В.В. Путин продвигает идею совместного с США и странами Европы противодействия мировому терроризму.

Jafalian Annie. Russie, Etats-Unis, Asie centrale: la nouvelle version du grand jeu. Annuaire militaire et strategique. 2002. P. 55-70.

Kazio Taras. The U.S.-Russian Strategic Partnership: Permanent Fixture or Temporary Marriage of Convenience? Central Asian Insight. 2001, December 4; Президент России, несомненно, ожидал серьезных уступок в обмен на свою поддержку в основном по вопросу антитеррористической операции в Чечне. См.: Blank, Stephen. Putin’s Twelve-Step Program. Washington Quarterly. 2001. Vol.25, No.1. P. 147.

Maynes Charles William., Op.cit. P.129. С. Бланк утверждает также, что «традиционно антиамерикански настроенные элиты Министерств обороны и иностранных дел подрывают сотрудничество с США, сложившееся после 11 сентября». Blank Stephen. Scramble for Central Asian Bases. Asian Times. 2003, December 1.

Заместитель Государственного секретаря Э. Джонс заявила: «Мы хотим, чтобы российская сторона поняла, что мы не пытаемся соперничать с ней в Центральной Азии и не пытаемся занять там ее место». См.: Jones Elizabeth. Op.cit.

Вдобавок, российские официальные лица будут скорее всего обеспокоены близостью американских сил к российским секретным объектам в Центральной Азии, про которые известно, что они являются частью военной, ядерной или космической инфраструктуры, – например, это система раннего предупреждения о ракетном нападении или высокотехнологичные системы связи и наблюдения. Martin, Patrick. U.S. bases pave the way for long-term intervention in Central Asia. World Socialist Web Site. 2002, January 11. (http://www.wsws.org/articles/2002/jan2002/base-j11-prn.shtml)

Некоторые эксперты утверждают, что США, таким образом, следуют своей «великой стратегии», которая выражается в стремлении получить контроль над «стратегическим энергетическим эллипсом» – территорией, простирающейся от Ближнего Востока до Центральной Азии. Kemp G. and Harkavy R. Strategic Geography and the Changing Middle-East. W.: Carnegie Endowment for International Peace, Brookings Institution Press. 1997. P.109-153.

По этому поводу см.: Peimani Hooman. American military presence in Central Asia antagonizes Russia. Analyst. Central Asia-Caucasus Institute, Johns Hopkins University. 2002, October 23. (http://www.cacianalyst.org)

Например, ярким напоминанием внешнему миру о намерении России продолжать играть значительную роль в обеспечении безопасности региона стали самые большие в истории России военные учения, проведенные в северной части Каспийского моря в августе 2002 г. Chufrin Gennady. The Changing Security Model in Post-Soviet Central Asia. Connections. 2003. Vol. II, No.1, March. P.6 ; Дж. Никол официально заявил Конгрессу США, что «Россия, очевидно, сменила политику сокращения своего военного присутствия в Центральной Азии на увеличение военного присутствия в Таджикистане». В середине июня 2002 г. Россия также подписала с Киргизией соглашение о продлении аренды части его военной инфраструктуры на пятнадцать лет. Nichol Jim. Central Asia’s New States: Political developments and Implications for U.S. Interests. Congressional Research Service Issue Brief. 2003, April. P. 5.

Серьезно озаботившись своей способностью контролировать вопросы безопасности в Центральной Азии, Россия (как и Китай, который действует по той же схеме) начала укреплять свои позиции в 2002 и 2003 гг. путем оказания поддержки таким международным организациям, как Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) и Организация Договора о коллективной безопасности (ОДКБ). В июне 2001 г. «Шанхайская пятерка», названная в честь саммита в Шанхае в июне 1996 г., в котором приняли участие Россия, Казахстан, Киргизия, Китай и Таджикистан, стала называться Шанхайской организацией сотрудничества. Отреагировав на расширение поля деятельности ШОС, к ней присоединился и Узбекистан. Изначально существование ШОС можно было расценить как попытку уравновесить возрастающие экономические интересы США в регионе. После 11 сентября ШОС оказалась неэффективной с точки зрения противодействия террористам, хотя в Бишкеке и было создано антитеррористическое подразделение. Но 2 января 2002 г. на встрече в Пекине была оглашена новая российско-китайская стратегия. В соответствии с ней, ШОС должна быть преобразована из форума, обсуждающего вопросы разоружения и торговли, в региональную структуру безопасности, способную проводить совместные антитеррористические операции. 12 августа 2003 г. такая операция была проведена в Казахстане и китайской провинции Синьцзян. См.: Ahrari, Ehsan. Copycatting the U.S. war on terrorism. Asian Times. 2003, December 1; Kyrgyzstan and China begin Joint Anti-terrorism Exercises. Associated Press. 2002, October 10. Страны – участницы ОДКБ решили придать Договору более формальные институциональные рамки. В мае 2002 г. ОДКБ стала полноформатной организацией, в которую вошли Россия, Армения, Беларусь, Казахстан, Киргизия и Таджикистан. В июне 2002 г. В Киргизии прошли первые учения Коллективных сил быстрого развертывания (КСРБ) ОДКБ. В октябре 2003 г. была создана новая российская военная база в Канте, Киргизия.

Как сообщается, Киргизия сделала несколько уступок Москве помимо предоставления военной базы в Канте. Например, русский стал в Киргизии официальным языком, а товарооборот с этой страной вырос в 2002 г. на 49 %. Было также принято решение преобразовать дислоцированную в Таджикистане 201-ю мотострелковую дивизию в военную базу для усиления российского военного присутствия в регионе. Служба внешней разведки России (СВР), как сообщалось, получила указание поспособствовать смене власти в Таджикистане в 2002 г. Blank S. Op.cit. В области энергетики Россия в 2002 г. укрепила свои связи с Казахстаном, заключив двустороннее соглашение сроком на 15 лет, в соответствии с которым 15 млн. тонн нефти должны экспортироваться по трубопроводу Атырау – Самара, и еще 2,5 млн. тонн – по трубопроводу до Новороссийска. Тем не менее, Казахстан всегда предпочитал придерживаться действительно сбалансированной стратегии в отношениях с Москвой и Вашингтоном, а также с Китаем. Gvosdev N. Pipelines and grand strategy. Perihelion. European Rim Policy and Investment Council (ERPIC). 2002. Vol.1, August. (http://www.erpic.org/pipelinesandgrandstrategy.html)

Пекин, однако, в основном оставил вопросы безопасности региона на откуп Москве, предпочитая налаживать торговые связи по всей Центральной Азии, в первую очередь через ШОС.

Вероятно, изначально Пекин считал, что занятость США строительством антитеррористической коалиции уменьшит концентрацию внимания Вашингтона на Китае как на потенциальном источнике стратегической угрозы. Президент США Дж. Буш говорил даже о «дружественных и конструктивных взаимоотношениях». Но война с терроризмом, которую начали Соединенные Штаты, прежде всего помогла Пекину достичь успехов в обеспечении своей национальной безопасности.

Китай чрезвычайно обеспокоен действиями радикальных исламских террористов в провинции Синьцзян и активно борется с ними. Уйгурские исламские движения и партии борются насильственными методами за независимость Синьцзяна, и, поскольку их, предположительно, тренируют и снаряжают неуничтоженные члены «Аль-Каиды», китайские власти изначально приветствовали вторжение США в Центральную Азию.

Эксперт в области геополитики Фукю Гао утверждает, что «вторжение США в Центральную Азию не только мешает Китаю расширять свое влияние, но и ограничивает Китай с Запада и Востока, эффективно сдерживая усиливающийся Китай. Gao Fuqiu. The real purpose of the American march into Central Asia. Liaoang. 2002, May 10. (http://www.uscc.gov/works.htm); По сообщениям таджикского радио, министр иностранных дел Китая Тан Цзяхуань заявил: «Невозможно бесконечно расширять рамки антитеррористической операции, которая к тому же должна проводиться под эгидой ООН». Цит. по: Basken, Paul. China, Russia Voice Concern Over U.S. Bases in Central Asia. Bloomberg News. 2002, January 11.

Не говоря уже о не выражаемых явно военных связях и взаимоотношениях в области безопасности, существующих между США и Тайванем.

Имея официальный статус «стратегического соперника», Китай обречен стать следующим «сверх-антагонистом» США. См.: Bacevich Andrew J. Steppes to Empire. National Interest. 2002, Summer. P.51.

База ВВС США в Манасе, Киргизия, находится на расстоянии всего лишь 200 миль от самой западной провинции Китая Синьцзян, которую могут легко достичь американские истребители-бомбардировщики.

Как утверждают М. Джалили и Т. Келлнер, насаждение демократических ценностей в Центральной Азии вызывает весьма серьезную политическую озабоченность властей Китая. См. Djalili M. and T. Kellner. Op. cit. P. 261.

Пекин начал модернизацию своих военно-морских сил, а также улучшение способности по проецированию свой силы после 11 сентября. Как только вооруженные силы США прибыли в регион, Китай провел массированные военные учения в провинции Синьцзян, «чтобы продемонстрировать свою военную мощь». Rashid Ahmed. Jihad, The Rise of Militant Islam in Central Asia. London: Yale University Press, 2002. P.205. В 2002 г. Китай и Киргизия провели совместные учения в районе общей границы. Blua Antoine. Central Asia: Report Calls on U.S. To Rethink its Regional Approach. Eurasia Insight. 2004, February 22. http:// www.eurasianet.org/departments/insight/articles/eav022204-pr.shtml. Военное присутствие США в Центральной Азии также помогло развитию китайской дипломатии в регионе. Во-первых, оно подготовило почву для развития региональных механизмов обеспечения безопасности, таких, как ШОС. Во-вторых, оно придало импульс развитию многостороннего экономического сотрудничества, например, путем создания в июне 2002 г. «Конференции по взаимодействию и укреплению мер доверия в Центральной Азии». См.: Radio Free Europe/Radio Libery Central Asia Report. 2002, June 6.

«Ядерный контроль» №1(75), Том 11, весна 2005